– Насколько? – спросил я.

– Если верно то, что я о них слышал, – ответил Баюн, – с одним мы все вместе еще бы справились. С двумя – уже вряд ли. Чудо, что делать будем?

– Персонально ты – сматывать удочки и уходить к котятам. Платон, сможешь попасть им из ружей, скажем, в ноги?

– Попробую. Так ведь если это не насмерть…

– Зато даст выигрыш во времени. Только уж постарайся попасть.

Бледные трансильванцы приближались с самыми зловещими ухмылочками, как закоренелый обитатель пятого класса средней школы надвигается на песочницу с замершими от ужаса дошколятами. Блин, а ведь действует на нервы… В нашем случае, как понимаете, угроза была посущественней…

– Чего же Заллус сразу свою нечисть не выпустил? – борясь с неприятной дурнотой, спросил я.

– Слишком дорогое удовольствие, – ответил кот, и не подумавший тронуться с места. – Упырей можно заставить служить себе только один раз. Потом нужно отпускать, не то непременно напакостят.

Трансильванцы, одетые в какие-то пестрые обноски, но глядящие по меньшей мере королевскими фаворитами, остановились шагах в двадцати от нас и сделали вид, будто очень удивились, рассмотрев на дороге препятствие.

– А что бы это такое было, Молкай? – на вполне сносном русском спросил самый бледный у другого, почему-то красноносого.

– Ума не приложу, Мозжай, – ответил тот. – Кроты, наверное, тут водятся, ишь как землю изрыли.

– То ли я кротовых нор не видал? Они-от, памятно, повнушительней смотрятся. Не, то, наверное, землеройки полянку испортили.

– Или черви дождевые, – согласился Молкай и обернулся к третьему, щупленькому на вид и вроде бы самому молодому из троих: – Момса, ты поглазастей, не видишь ли там кого?

– Баюн, – тихо спросил я. – А к чесноку трансильванцы как относятся?

– Я слышал, недолюбливают. Только где…

– Платон, попроси-ка у самобранки чеснока.

– Да ведь она в чистом виде, поди, не даст…

– Ну чесночного супа, да чего угодно!

Новгородец, с сомнением отодвинувшись от ружей, развернул скатерть.

– Эх, Настю бы сюда, – вздохнул он, выпрашивая щучьи головы с чесноком. – Ее-то самобраночка слушалась – залюбуешься!