Вот оно что, подумал он, приостанавливаясь, чтобы ее помучить. Упущенный ранее сексуальный восторг вернулся к нему полностью, но был он другого оттенка. Легкомысленный разврат сменился грубым, мрачным пороком. Беспечная щедрость нежного любовника уступила место скупой милости насильника. Теперь мне будет хорошо только с блядьми, подумал он. Раньше мне всегда было с блядьми неловко, стыдно как-то, неуютно, а теперь только с ними будет хорошо. Власть есть насилие, власть завладевает человеком без остатка и становится неотделима от других аспектов жизни.

Прислушиваясь к своим ощущениям, он понял, что не очень расстроен. Расстраиваться было некогда — у рыжих женщин, в частности у этой вот рыжей женщины, все всегда на нужном месте, включая родинки, не говоря уж об эрогенных зонах. Он занялся Брун всерьез, как не занимался ни одной женщиной последние лет пятнадцать — да, с того момента, как Забава произнесла с балкона речь, придуманную им, и обнародовала приказ, им составленный. Да. Это только беззаботные вольноопределяющиеся, не облеченные властью, вдохновенно ебут женщину. Властители женщину используют. А она их.

Под утро они уснули, и Зигварду приснилось, что он — огромный мамонт, весело и свободно бегущий через поле, топча высокую траву. На него с опаской и восхищением смотрели птицы и звери, а он делал вид, что спешит по важному делу. Земля сотрясалась от его поступи. С боков раздавались аплодисменты, но было непонятно, кто хлопает — людей не было.

А Брун снилось, что ей тепло и уютно, и она очень устала, но все еще одержима желанием, а сверху лежит на ней Зигвард и, раздвинув и задрав ей ноги, грубо и приятно ее ебет, время от времени хлопая ее то по ягодице, то по груди, то по бедру, то по щеке. Открыв глаза, она убедилась, что все на самом деле так и есть — именно пощечина ее и разбудила.

Побритый Гор успел приготовить завтрак. Даже если бы он не слышал их оргазменных криков, по растерянной счастливой улыбке Брун и по не очень уверенной походке Зигварда и так можно было бы все понять.

После завтрака Брун ушла прихорашиваться, а Зигвард, оставшись один на один с отцом новой любовницы, обнаружил, что чувствует себя совершенно свободно. Раньше отцы его стесняли и раздражали. Но что властелину чей-то отец! Впрочем, ему хотелось сделать Гору приятное.

— Я в двойственном положении, — сообщил он. — Я одновременно славский конунг и ниверийский Великий Князь. Долго это продолжаться не может. Вскоре от обоих титулов придется мне отказаться и, возможно, назначить нового конунга и нового князя.