— А ты когда-нибудь…

— Что?

Эти слова также больно ранят, но крючки застревают у Лукаса в горле.

— Любил меня?

— Любил ли я тебя? В тот первый день, когда я пришел в твою звуковую комнату, я даже не мог настроить гитару, так сильно дрожали мои руки. Не понимаю, как я вообще сумел произнести хоть слово. Когда ты попросил меня остаться, тем вечером на балконе, я думал, у меня сердце разорвется. Я все время себя спрашивал: что если он хочет со мной трахаться? Я-то хочу. Дома, когда я дрочил, велел Жильберту увеличить твое изображение, синтезировать твой голос. Разве от этого не бросает в дрожь? Любил ли я тебя? Ты был моим кислородом. Я горел благодаря тебе.

— Спасибо. Это неправильно. «Спасибо» — слишком простое и слабое слово. Словами этого не передашь.

— Я не могу выйти за тебя, Лукас.

— Знаю. — Лукас встает, разглаживает одежду. — Прости за публику. Я их отослал. Я слишком привык все делать по-своему. Если ты отправишься в Царицу Южную, обещаю тебя не преследовать.

— Лукас…

Жоржи притягивает Лукаса к себе. Они целуются.

— Я буду прислушиваться к упоминаниям о тебе, — говорит Лукас. — Ты доставил мне такую радость.

Снаружи клуба он отпускает охранников и идет один к квадре Сан-Себастиан. Долгие бегуны пересекают проспект Эллен Очоа[38] по мосту на десятом уровне. Барабаны и напальчиковые тарелки, песнопения. Обычно Лукас высмеивает Карлиньоса за его преданность Долгому бегу, но этим вечером цвет, ритм, красивые тела находят щель в его доспехах. В некоем времени и пространстве суметь отказаться от собственного «я», очутиться вне пределов, ограниченных этим каркасом из плоти, заточенным в темнице из камня… Лукасу доводилось слышать, что некоторые Долгие бегуны теперь верят, будто именно они — тот двигатель, благодаря которому Луна вращается вокруг Земли. Этакая космическая беговая дорожка. Вера, должно быть, весьма утешает.

Квартира приветствует Лукаса и готовит мартини из его личного джина. Он идет в звуковую комнату. Ноты, слова и вздохи, паузы и обертоны, пойманные в ловушку между стенами и полом… На Луне нет призраков, но если бы они были, то оказались бы именно такими: пойманные слова, шепоты, впечатанные в камень воспоминания. Лишь в них Лукас мог бы поверить.

Бессловесный от утраты, он швыряет стакан о стену. Комната безупречно отражает звуки разбивающегося стекла.

Коды все еще действуют. Лифт отвечает его команде. Кабина дожидается в малоиспользуемом вестибюле возле главного входного порта в Боа-Виста. Он оставляет отпечатки в скопившейся за годы пыли на полу; он представляет себе, как механизмы рокочут, возвращаясь к работе после долгого бездействия. Купол непрозрачный, пыльно-серая полусфера, но он знает, что находится на поверхности. От прикосновения его фамильяра системы оживают. Он проводит пальцами по чановой коже, которой обиты кушетки, и оставляет следы в пыли; кресла, пробудившись, поворачиваются к нему. Он чувствует человеческий дух в старой пыли, покалывание электричества, слегка жженый запах поверхностей, которые годами бомбардировали солнечные лучи.