Он смотрит на свой отряд. Красивая женщина с сильными чертами кивает. «Дальше я сама разберусь, лаода».

– Анелиза.

Он не верит своим глазам. Ее дом в Теофиле, что она делает в Ипатии?

– Идем со мной, маленький волк.

Кровать заполняет всю ячейку. Вагнер заполняет кровать – он распростерся и распластался, это даже не сон, это что-то более глубокое. Анелизе повезло, что удалось достать хотя бы эту миниатюрную капсулу. Когда железнодорожное сообщение прекратилось, Ипатия, как самая оживленная пересадочная станция в четверть-сфере, превратилась в лагерь беженцев, где спали на улицах и в душных бункерах, а застрявшие пассажиры лежали в тепле, исходящем от труб теплообмена.

Она прислоняется к стене коридора и смотрит на волка. Он выглядит ужасно. Кожа вся в синяках и отпечатках пов-скафа, который носили слишком долго. Светло-коричневый цвет – Анелиза любила касаться этой кожи – сменился на серый, тусклый от усталости. Он никогда не был массивным и мускулистым, но теперь весь состоит из костей и сухожилий. Наверное, не ел два-три дня. Он ужасно обезвожен. Он воняет.

Она прослеживает их путь от этой кровати до первой встречи – случайного взгляда в Университете Невидимой стороны, во время пятнадцатого симпозиума по паралогике, на семинаре, посвященном доксастической и прочим логикам, связанным с верой. Он отвернулся первым. Она наклонилась к своей коллеге Нан Аейн, все еще похмельной после пьянки в первую ночь, и спросила: «Кто это такой?» Фамильяр мог бы в мгновение ока назвать ей имя из списка участников, но такова была интрига: она хотела, чтобы он видел, как она о нем спрашивает.

– Это Вагнер Корта, – сказала Нан Аейн.

– Корта? Тот самый?

– Ага, из тех самых Корта.

– За такие ресницы можно все отдать.

– Он странный. Даже для Корта.

– Мне нравятся странные.

– А пугающе-странные?

– Я не боюсь Корта.

– А волков боишься?

Потом семинар завершился, все пошли пить чай, а она не сводила глаз с пугающего Корта, чтобы не упустить момент, когда он решит снова на нее посмотреть. И он посмотрел – у двойных дверей зала коллоквиума. У него были самые темные и самые печальные глаза из всех, что ей доводилось видеть. Темный лед времен рождения мира, погруженный в вечную тень. Ребенком она ранила все свои игрушки, чтобы потом выхаживать и лечить их. Она нашла его в точке гравитационной стабильности между тремя болтающими компаниями, со стаканом чая в руках.

– Мне он тоже никогда не нравился. – Она всегда была проницательна в том, что касалось мелочей, позволяющих завязать знакомство. Его чай был нетронутым. – Это негодная выпивка.