– Лука, ты спишь?

– Нет. А ты не можешь заснуть?

– Нет.

– Ну вот я тоже.

– Можно мне лечь рядом с тобой?

– Я очень грязный, анжинью. И воняю.

– Можно мне лечь?

– Валяй.

Лукасинью чувствует, как маленький, напряженный комочек тела Луны устроился возле изгиба его спины.

– Эй.

– Эй.

– Так хорошо, правда?

– Еда была вкусная, верно?

Еда в бивуаке представлена в двух версиях: на помидорной основе и на соевой. «Помидор», – решила Луна. У нее была в своем роде непереносимость сои. Лукасинью не хотел, чтобы в убежище размером шесть на два метров случилась какая-нибудь пищеварительная неприятность. Они приготовили саморазогревающуюся еду по одному контейнеру за раз, потому что, когда содержимое нагревалось и открывалось глазу, выглядело очень уж аппетитно. У Лукасинью заныли слюнные железы, когда он ощутил запах томатного соуса на картофельных ньокки.

– А вот и нет, – говорит Луна на ухо кузену. – Она была на вкус как пыль. – Потом она смеется тихим потайным смехом, который становится сильней от своей секретности, пока она уже не может сдерживаться, и Лукасинью присоединяется, и они вместе на подстилке смеются, как смеялись после первого прыжка в БАЛТРАНе, пока не перехватывает дыхание, пока не начинают болеть мышцы и слезы не бегут по щекам.

* * *

«Лукасинью.

Лукасинью, проснись.

Ты должен проснуться».

Он резко садится, ударяется головой о низкий потолок. Бивуак. Он в бивуаке. Спал два часа. Два часа! Рядом с ним Луна. Она уже проснулась. Их обоих разбудили фамильяры. Это плохая новость.