– Посмотрим, кто из них сильней, – шепнул он Нечаю и полез под рубаху, за пояс.

– Да ты с ума сошел, Гаврила! – рявкнул Туча Ярославич.

– Уйди, боярин! – тот выхватил из-за пояса сатанинское распятие и ухватил его, словно нож, посмеиваясь и поигрывая им, как душегуб перед беззащитной жертвой.

– Свят, свят, – вяло пискнул Афонька. Впрочем, вряд ли он разглядел, чем распятие Гаврилы отличается от креста у него на пузе.

Нечай был готов к прыжку расстриги – по глазам видел, когда и с какой стороны тот пойдет в наступление. Удар Нечая оказался точным, но Гаврила принял его своим оружием, даже не поморщившись: топор со скрежетом выбил из распятия искру – на лезвие осталась вмятина. Не зря расстрига копал гробы и приносил жертвы своему мятежному ангелу! Нечай попробовал во второй раз, снова топор наткнулся на распятие, и рука Гаврилы не дрогнула.

Только четверо и только однажды просили древнего бога прийти… Нечай понял, совершенно неожиданно, о чем говорила когда-то Дарена: богам нужна помощь людей ничуть не меньше, чем людям – помощь богов. Против четверых жалких и неуверенных мечтателей – намоленные иконы и кровавые жертвы Князю мира сего…

Его схватили за руки сзади, не позволив ударить в третий раз, навалились толпой, уронили в снег, выкрутили запястье, прижали лицом к столику перед истуканом, сели на ноги, на спину, зажали шею: не то что шевельнуться, Нечай не мог даже вздохнуть.

– Веревки давайте!

– Снимайте пояса!

– Уздечками вяжите!

– Вырвется того и гляди!

Нечай пожалел, что он не оборотень – какое там вырваться! Он знал, что это бесполезно от начала и до конца: злость сменилась болезненным, горьким равнодушием.

Вязали его долго, боясь отпустить на секунду – он сопротивлялся, конечно, но вяло, скорей для вида, однако его все равно побаивались, и без топора в руке. Руки за спиной туго стянули ремнями, ноги обмотали веревками до самого колена, для верности накинули петлю на грудь и прижали ею локти к бокам.

– Поднимите-ка его, – медленно, словно нехотя, сказал над ним боярин.

Вместе с равнодушием вернулись боль, усталость и дурнота – когда Нечая подняли на ноги, лицо Тучи Ярославича расплылось перед глазами красно-коричневым пятном. Щекочущая струйка густой крови ползла по пояснице – полотенца промокли насквозь.

– Что ты все время лезешь? – голос боярина прозвучал будто издалека, – что тебе все неймется?

– Не трогай истукана, боярин, – ответил ему Нечай, еле-еле ворочая языком.

– Ондрюшка! – крикнул тот, – поедешь к воеводе. Пусть с ним в городе разбираются. Мне надоело. Пусть стрельцов присылают, увозят его отсюда… Глядишь, и мужики немного успокоятся.