– Чего ж так?

– Понравился ты мне. Всем хорош, всем удался, да только…

– Только что?

– Трусоват маленько.

Сивый не сдержал хохота. Наверное, давно рабский загон не сотрясался чистым заливистым смехом. Все уши позажимали.

– Давеча тулуки пришли. Рабынь привезли. Грец купил десяток.

– И что?

– Ничего хорошего. Квелые все какие-то. Без слез не взглянешь. Вон, в углу стоят. Дичатся еще.

Безрод прошел в указанный Гарькой угол. Новые рабыни сбились в стайку и жались друг к другу, будто знались всю жизнь. Грец, как другие работорговцы, плетьми рабынь не охаживал и в колодки не загонял. Сбежит какая, ловить не станет, – скатертью дорога. Но бедняжкам стоило только кинуть взгляд на равнодушное лицо усача, как руки-ноги словно отнимались. Безучастное лицо с глазами, пустыми от тоски. Так же глядели кругом те, кто нападал на их деревни и жег дома. Этот усатый голову отрубит – и не задумается! Не те. Среди этих рабынь ее нет. Безрод каждой заглянул в глаза и ничего, кроме страха, не увидел.

– А вот Крайр сам в походы ходит, – Гарька показала рукой на восток. – Там его загон. Пустой стоит. За добычей ушел.

Безрод проходил вчера мимо пустого загона, в ста шагах от загона Греца, и дивился. Кругом полно живого товара, а тут пусто. И не просто пусто, а – ни единой души, кроме сторожа.

– Давно ушел?

– Да с месяц. А может, больше.

– Стало быть, скоро будет?

– Да уж всяко так выходит.

Подошел Грец.

– Не выбрал еще?

– Да все не то.

– А чего ищешь?

– Знать бы самому.