Только ветер путался в волосах. Гнала Губчика во всю его лошадиную мочь. Подальше отсюда, от постылого муженька, от Гарьки, хитроглазой коровушки, от Тычка, острого на язык старичка. Гнала, куда глаза глядят. А глядели мои глаза аккурат на полночь. Серой лентой дорога змеилась под копытами Губчика, а по бокам взад неслись березы да елки. Вскакивая в седло, еще услыхала мощный рев Безрода:

– Оставайтесь на месте!

Это он крикнул Тычку и Гарьке. Даже на мгновение, сволочь, не замешкался! Махом взмыл на коня следом за мной, и за моей спиной рассыпался дробный стук копыт.

– Неси меня, Губчик, от постылого мужа, неси, горячий, далеко на полночь, по дороге, в стан лихих людишек! – шептала я в гриву.

Вот теперь можно! Теперь мы остались одни, не будет невинных жертв, и кому суждено помереть – тот помрет.

– Эге-гей! – заорала я во все горло. – А я богата, полон кошель злата! И горя не знаю, добро наживаю!

Если молва не врала, лихие не могли не услышать. Мой крик побежал далеко впереди меня, и даже Губчика обогнал. А я ревела, горла не жалела.

– Я бедовая, весела сама, доля вдовая, в золоте сума!

Лошадиный топот сзади становился все ближе и ближе. Оглянулась через плечо. Сидит в седле – спокоен, только плечом к ветру развернулся, чтоб в грудь не бил, скакать не мешал. Поводья не держит, болтаются свободно. Далеко мы от стана унеслись, пешим возвращаться – не скоро дойдешь. Только не возвращаться мне на этот раз. Ой, не возвращаться!

Дерево упало на дорогу перед самым носом Губчика, мой гнедой аж на дыбки поднялся и заржал. Уже который раз я сделала все быстрее, чем успела сообразить. Хотела в седле остаться, да стрелы подождать, только воинская выучка сама из меня поперла, не зря отец на меня столько лет потратил. И опомниться не успела, как взвилась на ноги и обнажила меч. Лихие высыпали из лесу, точно нечисть! Лишь на ком-то блистала воинская броня, остальные кутались в меха и дерюжную тканину. И началась рубка.

Сразу бросилась в гущу, чтобы стрелами не достали, и злость моя вырвалась наружу. Я не пряталась, не горбилась, под мечи не ныряла, словно была дочерью самого Ратника, которой все кругом безразлично. Странно, однако, сегодня все получалось лучше некуда. Там, где должна была помереть, получала пустяшную ссадину, где схлопотала бы рану, обходилось просто синяком. Один уже пал подо мной, а я ждала удара, что оборвет мое никчемное бытие.

Между Губчиком и Тенью Безрода пролегли считанные мгновения, а мне показалось, будто рубимся целую вечность. Меня Тенька, считай, только огладил, когда со всех четырех ног влетел в сечу и грудью разнес этих по правую сторону, тех – по левую. А на Тени сидел мрачный Безрод и двоих положил сразу же, крест-накрест. Сивый спрыгнул с коня, встал надо мною, чтобы, поднимаясь, оказалась аккурат за его спиной, и медленно, шаг за шагом, стал теснить к лесу. А когда я спиной уперлась в ствол, скосил на меня серые глаза и рявкнул: