– Ч-ч-ч-ч… – «Что с ногами?» – испуганно просипел Зимовик. Как долго пробыли в лесу? Раны при закатном свете выглядели страшно; края запеклись и почернели, точно обуглились, а наклонись кто поближе да потяни носом, поймал бы смрад разложения.

Ворожец молча показал пальцем на жуткие разрезы, потом на себя и покачал головой, сложив руки крест-накрест.

– Н-н-н-н… – «Не можешь?» – ужаснулся Многолет, и отчаяние выгрызло огромный клок души. Для чего же ломал себя, продираясь через бурелом, для чего парней обнадежил?

А ворожец, не отводя пристального взгляда от Зимовика, красноречиво очертил большим пальцем у себя под горлом – ты обречен. Сотник нашел глаза товарища и несколько раз моргнул: держись брат! Эх, медведь-хозяин, дал бы закричать в голос. Друзья-соратники лежат, как подрубленные деревья, ни закричать от безнадеги, ни Костлявую отпугнуть! Звероподобный отшельник и бровью не повел, встал и вразвалку двинулся куда-то в чащу, а когда вернулся, раненые глазам не поверили. Черный ворожец на руках, словно малолетнее дитя, нес… волчище. Хвост безжизненно болтался, язык выпал в раскрытую пасть меж зубов, в груди зияла рваная рана, кровь по капле сливалась наземь. Подошел к Зимовику и уложил серого на ноги. Ткнул палец в умирающего волка и по дуге увел на человека, словно горку нарисовал. Порубленный с ужасом глядел на зверя у себя в ногах, а ворожец развернул руку ладонью к небу и требовательно затряс.

«Дружище, соглашайся, – моргнул сотник. – Он спрашивает, примешь ли ты в дар жизнь серого. Больше ничего сделать не может, рана загноилась, кровь испортила».

Зимовик молча кивнул. Отшельник развел руки, поднял над головой и хлопнул в ладоши. Будто сук в лесу треснул, гулко и зычно. Многолет рот раскрыл. Человек-медведь наклонился к волку, дунул в ухо и медленно провел по морде ладонью, а кто не разинул бы от удивления рот, видя, как зубастый блаженно падает в забытье? Черный ворожец надрезал шкуру серого на шее и перевернул волка так, чтобы кровь из пореза хлестала прямо в раны. Зимовик еще заметил полыхновение в тени клобука, мир завертелся, почернел, и нахлынуло забытье…

Когда вышли из лесу в месте, где в чащу полез Многолет, обнаружили телегу в целости и сохранности, только без лошади. Не звери съели, человек распряг и увел, по следам увидели. По дороге Зимовик едва концы не отдал – споткнулся, рухнул и застонал, будто раны разбередил. Только не в ногах оказалось дело – сбросил рубаху и… долго, захлебываясь, глотал воздух. Левую сторону груди расписала чья-то когтистая лапа – четыре глубокие борозды подсыхали кровяной коркой. Многолет лишь губы поджал – сразу догадался, кто подарил Зимовику вечные отметины. Чащобный отшельник лапой умирающего зверя оставил волчьему побратиму неизгладимую метку. Понятное дело, волк – не кот, когти не так остры, но если надавить да с силой пропахать… Сам вдруг замер, побледнел и теперь, у телеги, заставил парней совлечь рубахи. Прихвату в схватке продырявили пузо, сломали грудину, парень чудом не попал на тризнище, однако теперь на левой стороне его груди красовался знак – след от лошадиных зубов. Нашли бы странные метки еще в лесу, да как тут распознать крохотный очажок боли, если болит везде. Гадай теперь, почему телега стоит, а лошади нет…