– Да.

– И кто он?

– Сосед наш. Безрод.

Верна вдруг остановилась, пошатнулась и едва не упала. Гогон Холодный поддержал, не дал свалиться.

– Скоро объявятся. Пора бы уж. – Тычок взлохматил вихры, поглядывая в сторону деревни. Закат выкрасил мир в багровое, солнце вот-вот свалится за дальнокрай.

Безрод сидел на корточках, что-то чертил на земле и время от времени уходил в себя.

– А что делаешь, Безродушка? – Старик подошел со спины и за уши оттащил Серогривка, молодого, здоровенного и бестолкового кобеля, что лапами едва не влез в рисунок. Сивый свободной рукой уложил пса, потрепал холку, указал палкой на скалистый отрог невдалеке и усмехнулся.

– Туда гляди, видишь?

Старик сощурился, приложил руку к глазам, пожевал ус.

– Ага. Холмище. Ну и что?

– Парок вьется, видишь?

– Ну вижу.

– Деревенские говорят, будто там подземный жар близко. Снега не держатся, трава круглый год.

Тычок почесал макушку, покосился на рисунок, взглянул на еле видный столбик белого парка и напустился на Сивого:

– При чем тут земляной жар? Почему жар? Зачем жар?.. Конечно, жар! Ты меня не путай! Толком говори! Я все враз понимаю! Давеча гляжу на белый парок и думаю: надо Безродушке намекнуть! Он тоже не глупенький, сообразит, что к чему.

Слушал визгливую похвальбу Тычка, гладил пса и кусал губу. Сам себе удивился. Год меча в руки не брал, год не полосуют клинками, зажили старые болячки, новых нет, и точно из-под невообразимого гнета проросли неведомые мысли. Будто раньше оставались придавлены болью и ожесточением, как первоцвет под толщей льда и снега. Обо всем передумал, даже о таком, на что раньше не оставалось времени, сил и желания.

– Представь себе дом.

– Дом? – Тычок для пущей верности показал на новенький сруб, дескать, такой?

– Дом на земле, которая сама пышет жаром.