– Видишь? – продолжил Стрый, довольный реакцией мальца. – А я – добрый.

Тут же захохотал, мощно, раскатисто, как летняя гроза. Ивашка неуверенно улыбнулся.

Конь ступил в ямку, слегка споткнулся, в живот пастушка уткнулось твердое, пальцы сомкнулись на гладком дереве.

– А я играть могу, – сказал он, поражаясь смелости. – Дозволь, боярин, сыграю.

– Я воевода, – поправил Стрый. – Давай, скоротай дорогу.

Мелодия полилась хрупкая, нежная, поначалу неуверенная, но постепенно окрепшая, заполнившая поле незримой волшбой. Закатное солнце завороженно замерло, опираясь на темные подушки облаков, полевая живность смолкла.

Ивашка усердно раздувал щеки, в груди горело, но старался изо всех сил для доброго человека.

Затерялась в короткой траве последняя нота. Стрый вышел из оцепенения, ладонь пригладила пастушьи волосенки. Замерший во время песни, Гором тряхнул гривой, фыркнул озадаченно. Тронулся медленно, будто ступал по тонкому льду глубокого озера.

– Пожалуй, на конюшню тебя не отправлю, – выдохнул воевода задумчиво.

– Почему? – вырвалось у мальца отчаянное.

– Грешно пачкать пальцы такого умельца конским навозом. Будешь жить в палатах, конечно, прислуживать по-мелкому, чтоб не зазнавался, и играть. У тебя получается хорошо.

Ивашка от счастья пискнул, зарделся пуще неба:

– Дозволь еще сыграю.

– Нет-нет, – возразил могучан поспешно. – Скоро стемнеет, а конь почему-то не хочет идти под твои песни.

Гором фыркнул презрительно, глаза ярко полыхнули, окрасив воздух розовым. Пошел рысью, хвост бил по бокам, шлепки гулко разлетались окрест, будто лупили по воде веслом.

Слуха Стрыя коснулась людская речь. Поле перед холмом, где на вершине устроился Кременчуг, освещалось рваным светом факелов. Подъехали ближе: стали слышны крики животных, отборная ругань, глухие удары о землю.

Воевода засмотрелся на чумазых людей, в свете факелов усердно долбящих землю. Воловьи упряжки шли неспешно, оставляя на земле глубокий черный шрам. Поле наполнилось грохотом копыт, сторожевой разъезд заметил гигантскую фигуру, метнулся наперерез.

– Кто таков? – спросил старшой грозно. – А, ты, воевода! Вернулся, – поспешил сказать с почтением, разглядев пришлого в вечернем сумраке.

Стрый величаво кивнул, конники порскнули в сторону, как стайка мальков от щуки. Гором наградил сородичей ехидным фырком. Утомленные работой люди откладывали лопаты, мотыги и, разинув рты, смотрели на проезжающего великана. По рядам пронесся восхищенный говорок: «Стрый вернулся», «Таперича усе наладится».

– За работу, олухи, – раздался из темноты строгий голос.