Стоило мне сесть, как снаружи донесся какой-то шум. Я замер, прислушиваясь. Кто-то спешился, потом слежавшийся снег заскрипел под сапогами. Я ожидал стука в дверь, но напрасно.

— Невар, впусти меня, — вместо этого услышал я.

На меня накатило почти непреодолимое желание остаться на месте. Я ничего не ответил. Но после недолгого замешательства подошел к двери и откинул щеколду. На пороге моего дома стоял Спинк. От холода его лицо побелело, лишь нос и верхняя часть щек были красными. Когда он заговорил, изо рта вырвался клуб пара.

— Могу я поставить свою лошадь рядом с твоей? — спросил он. — Становится все холоднее.

— Если хочешь, — ответил я, поскольку больше мне ничего не оставалось.

— Я сейчас вернусь, — сказал он и повел свою лошадь к пристройке Утеса.

Я прикрыл дверь, чтобы не впускать в дом холод — и свое прошлое. А потом поступил и вовсе по-детски. Подойдя к столу, я быстро выхлебал горячий суп и проглотил столько лепешек, сколько смог, прислушиваясь, не заскрипят ли снаружи сапоги Спинка. Дело было вовсе не в жадности. Я был голоден и не хотел думать о пище в присутствии Спинка, и тем более — чтобы он видел, как я ем. И без того будет непросто сидеть напротив и делать вид, что я не замечаю, как он разглядывает мое тело и размышляет, отчего же я так сильно изменился.

Услышав его шаги, я вернулся к двери и распахнул ее.

— Спасибо! — воскликнул он, быстро зайдя в дом и сразу же распахнув тяжелый плащ. — Это самый холодный день в моей жизни, и, боюсь, возвращаться в город будет еще хуже. Небо ясное, звезды висят так низко, что, кажется, протяни руку — и сорвешь парочку.

Он снял толстые рукавицы, а потом негнущимися пальцами стащил перчатки и протянул руки к огню. Пальцы у него совсем побелели. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.

— Спинк, зачем ты приехал сюда этой ночью? — печально спросил я.

Я с тоской ждал неизбежных объяснений. И почему он не мог оставить все как есть?

Он неправильно понял мой вопрос.

— Сегодня я смог ускользнуть из дома так, чтобы Эпини не стала выяснять, куда и зачем меня понесло. Она пригласила к нам женщин со всего Геттиса. Все эти разговоры о том, как облегчить их жизнь и обеспечить солдатских вдов и дочерей. У нас небольшой дом, даже для Геттиса. А когда в нем собирается столько женщин и все они говорят одновременно, он кажется еще меньше. Когда я тихонько сказал Эпини, что мне нужно уйти на некоторое время, она нахмурилась, но возражать не стала. И вот я здесь.

Он смущенно улыбнулся, словно стесняясь признаться, что Эпини строго следит за тем, как он проводит время. Я не удержался от ответной улыбки. Мне и в голову не приходило, что у них может сложиться иначе.