Он вновь и вновь видел Вэлланор, робкую принцессу, совсем непохожую на ривастанскую знать. Не принцессу — поправлял он себя. Нет. Уже королеву Ривастана. Вэлланор Сеговар, законную правительницу земель и добродетельную супругу короля Геордора.

При мысли о короле у Сигмона перехватывало горло. Он не мог… не мог ненавидеть старика, доживавшего свой век на пустом троне. И все же ненавидел. И одновременно жалел. И завидовал.

Ла Тойя уехал из Рива еще до того, как было объявлено о наследнике. Но и добрые, и худые вести летят на крыльях, они разносятся быстрее, чем скачут самые быстрые скакуны. Известие о том, что Вэлланор носит под сердцем ребенка Геордора, настигло Сигмона на очередном постоялом дворе, куда он завернул, чтобы дать краткий отдых скакуну и своей спине. Там, за столами, вытащенными во двор, уже отмечали радостную весть. От краснорожего крестьянина, налитого до бровей кислым пивом, граф Ла Тойя и узнал о причине всеобщего веселья. Он не сделал ничего, даже с места не сдвинулся, не пошевельнулся. Но собеседник отшатнулся, словно от удара, пал наземь и на карачках поспешил укрыться под крепким дубовым столом. Сигмон же развернулся и, взлетев в седло, уехал прочь.

В минуты просветления он стыдил сам себя. Как смеет он злиться на чужую супругу, за что? За то, что верная жена подарит мужу ребенка? Да не просто ребенка, а наследника трона, продолжателя славного рода, которому отныне не суждено завершиться на ослабевшем старике? Как смеет злиться он, по какому праву?

И все же Сигмон злился, дрожал от ярости, пугая Ворона и самого себя. Кто он? Случайный прохожий, слуга престола, посмевший навсегда запомнить бледное лицо девчонки, спрятавшейся под сосной от банды убийц. Но в тот миг, когда ему удавалось убедить себя в том, что все его чувства лишь плод воображения, предательская память подсовывала картинки, которые он предпочел бы навсегда забыть.

Бледное личико принцессы так близко, что можно дотянуться до него губами. Глаза раскрыты, в их глубине смешались страх и облегчение. Бледная от холода щека испачкана грязью, а в золотистых волосах — сухие иголки.

Ее рука сжимает его локоть, они так близко, что непонятно, кто кого поддерживает. Сигмон ощущает тепло чужого тела, чувствует, как бьется пульс принцессы. Совпадая с его собственным.

Мелькает в темноте пятно бледного лица, и щеку обжигает робкий поцелуй. Всего лишь мимолетное прикосновение мягкой кожи к заросшей щетиной щеке. Не больше того. Но это робкое касание сильнее удара железной перчаткой, бьет наотмашь, клеймит раскаленным металлом. Навсегда.