– Тебе нет нужды спрашивать о происшедшем у Шаваша, я сама все расскажу. Ведь это такой человек, что даже под пыткой не может не соврать.
После этого Идари стала рассказывать все, о чем говорил ей Шаваш.
Пока она рассказывала, Киссур сидел на камнях садовой горки, и ковырял кончиком меча между камней. Случилось так, что он нажал сильнее, чем следовало, и кончик сломался. Идари кончила рассказ и спросила, может ли Киссур сказать, что он не убивал ее отца?
– Похоже, – ответил Киссур, – что все было так, как говорит этот бес.
Идари вздохнула и сказала:
– Ты сам видишь, что я не могу оставаться с тобой, и все вокруг скажут, что такая жена не принесет тебе удачи.
Киссур помолчал и приказал:
– Развяжите его и дайте ему меч.
Шаваша развязали и дали ему меч.
Киссур оглядел его и сказал:
– Я хочу сыграть с тобой в игру, в которую нынче играют по всей ойкумене, и тот, кто победит в этой игре, заберет эту женщину и сделает с ней то, что она пожелает.
Киссур вытащил свой меч, но Шаваш усмехнулся и бросил оружие на траву.
– Подними меч, – проговорил Киссур, – или ты пожалеешь о своей трусости.
Шаваш поглядел на лежащий меч. Еще два года назад он увидел бы просто старинную железку; а теперь он увидел, что это хороший меч инисской работы, длиной в два с половиной локтя и с лезвием, чуть изогнутым и утяжеленным книзу. Клинок так и сверкал синевой от капель росы, посыпавшихся на него, и из этих капель вставали маленькие радуги. Несколько капель скатилось в желобок для стока крови.
Шаваш был, конечно, далеко не тот завитой и надушенный чиновник, которого Киссур видел полтора года назад, но, признаться, он всегда владел языком лучше, чем оружием, и когда ему приходилось казнить людей собственноручно, он ужасно боялся, что не сможет перерубить шею с одного удара, и он не любил меча, которым дерутся лицом к лицу, а предпочитал лук, которым стреляют из засады.
– Я не слыхал, – сказал Шаваш, – чтобы из поединков с тобой кто-то выходил живым, и ты наверняка изрубишь меня, кусочек за кусочком.
Киссур усмехнулся и возразил:
– Я предлагаю тебе честный поединок, и немногие на моем месте были бы столь великодушны.
– Твое великодушие, – ответил Шаваш, – нарисовано на дырявом холсте, и ты сам знаешь это. Наши шансы никак не равны. Если ты убьешь меня, этим дело и кончится, а если я убью тебя, то твои дружинники изрубят меня, как репку, и никто не выпустит меня из городских стен.
– Что же ты предлагаешь? – спросил Киссур.