– Ты желаешь посетить нашу заставу или хочешь сразу отправиться в ставку Шахира Блистающего? – спросил сотник, с сожалением отводя взгляд от Эльнорды.

– Мы не хотели бы терять ни минуты, – не раздумывая ответил Шалай.

Сотник кошачьим прыжком взвился в седло и протяжно крикнул, явно подражая какому-то хищнику. За холмом раздался топот копыт, и скоро сотника окружило несколько всадников. Подчиняясь короткому распоряжению своего начальства, пятеро из них соскочили с лошадей, уступая их нам, а затем бегом бросились по тропе назад.

Сотник дал несколько коротких указаний оставшимся всадникам, а затем снова повернулся к Шалаю:

– Я буду иметь счастье лично проводить тебя в ставку Великого Шахира. – Он не глядя ткнул плетью за плечо. – Ты и ты, за мной, остальные продолжают наблюдать за берегом.

Затем, развернув свою лошадь, он двинулся по тропе вверх, к холмам.

Вначале мы ехали не слишком быстро. Я пристроился обок с повозкой Твиста, наблюдая, как переносит путь королева, а потом, неожиданно для самого себя, обратился к карлику:

– Слушай, Твист, скажи мне на милость, каким образом ты оказался на месте нашей схватки с епископскими прихвостнями и с чего это решил нам помочь?

Карлик мрачно посмотрел на меня и недовольно пробормотал:

– А в то, что я сделал это по доброте душевной, ты, конечно, не веришь?

– Ну, во-первых, ты совершенно не походишь на доброго самаритянина, – усмехнулся я в ответ. – А во-вторых, вряд ли ты как раз в этот момент просто проезжал мимо.

Карлик перебрал в ладонях вожжи и, ничуть не смущаясь, ответил:

– Я действительно следил за вами…

Поскольку он опять замолчал, мне пришлось задать новый наводящий вопрос:

– И зачем?

Твист не торопился отвечать. Он оглядел нашу растянувшуюся по тропе команду, затем посмотрел на спящую Кину и с интересом прислушивающегося к нашему разговору Фродо. Потом почему-то взглянул на небо и недовольно пробормотал:

– Интересно, этот день когда-нибудь кончится?

Но я не дал сбить себя с темы:

– Так зачем же ты за нами следил?

И тут карлик как-то устало, нет, не устало, а как-то даже обреченно и совершенно не визгливо, сказал: