В голове Рукосила проступали в неясной еще последовательности обрывки прежде бывших разговоров.

— А ты-то чего испугалась? — поправив сползающий с плеч плащ, Лжевидохин глянул с ухмылкой на супругу. Брезгливая складка на лице первой красавицы государства наводила на мысль, что не так уж она испугалась, как это желательно было бы Рукосилу. Он понял это и почувствовал. Что имела паскудница за душой, если набралась нахальства не бояться? Вопрос явился, и Рукосил постарался его запомнить — на будущее.

А Лжезолотинка и не думала отвечать, молча встала и переступила разделявший престолы промежуток — государь невольно отодвинулся, не понимая, что у супруги на уме. Собаки тоже обеспокоились и зарычали. С естественной свободой красивой женщины, которая сознает устремленные на нее взгляды, Лжезолотинка поправила на голове нареченного супруга покосившийся набок венец — гладкий обруч плохо держался на плешивой макушке оборотня и съехал на ухо. Рукосил запоздало это почувствовал и, хотя не отклонил трогательную и поучительную для двора заботу, поправил венец наново, как считал должным, а потом глянул на Лжезолотинку многообещающим взором — без всяких признаков благодарности. Кажется, в ответ она усмехнулась. Рукосил не мог понять, что это значит, где источник неповиновения, и потому сдержался.

— Деруи, — грубо сказал он, обращая досаду на мессалонского посла, — хотите встретиться с принцессой, я полагаю? Рассудок ее слегка пострадал от кратковременного пребывания в сумасшедшем дворце. Но, думаю, вам хватит того, что осталось.

— Почту за честь, великий государь, посетить принцессу, как только она выразит на то соизволение, — отвечал кавалер Деруи в переводе толмача. Но кто прислушивался к неровному голосу кавалера, мог бы был заподозрить, что толмач немало потрудился, должным образом закругляя ответ.

— Когда ты выкажешь соизволение, Нута? — мелким бесом повернулся Рукосил.

Казалось, Нута ничего не замечала, она не принимала в расчет чужого раздражения и заботилась только о точности выражений, отвечая кротко и вдумчиво:

— Пожалуй, я не хотела бы с ним встречаться.

— Что ж так? — Лжевидохин как будто смягчился.

— Встреча не доставит мне радости.

— Кавалер Деруи тебе отвратителен? — сказал чародей в виде предположения.

— Ну, нет… — замялась Нута. Как это бывает у иных честных до простодушия людей, она запнулась там, где не полагалось запинаться, вовсе не потому, что действительно колебалась, а из душевного целомудрия, чудилось ей нечто недостойное в том, чтобы отвечать немедленными заверениями, когда самый вопрос уже предполагает однозначный ответ. — Скорее, я испытываю отвращение к самой себе, — призналась Нута, подумав, — верно, я еще не сумела обрести себя, потому что… потому что я воспринимаю свои беды и несчастья как унижение. А это лишнее.