Устало сгорбившись, хранил угрюмое молчание чародей. В тусклом мятом лице его под нависающим венцом не видно было ни страха, ни сродного с восторгом возбуждения, которое вызывает зрелище бушующей стихии, — мрачные мысли одолевали Рукосила. Бояре и окольничие, ближние люди, едва ли не со слезами, на разные голоса уговаривали государя покинуть опасное место и поберечь себя для страны, для великого дела. Он нехотя прислушивался к докучливому лепету вельмож и наконец, уступая слезам, окликнул едулопов. Зеленые твари подхватили и понесли владыку к выходу, где не смолкали вопли сдавленной толпы; меднобокие витязи с бронзовыми мечами в руках бросились прокладывать путь.

Пробравшись через пролом наружу, Лепель и Нута взбежали десяток ступеней вверх, так что оказались на уровне крыши и вынуждены были остановиться — обломанная площадка продолжала лестницу в пустоту, она парила над садом выше деревьев. Свежий ветер при солнечном небе в рваных, быстро текущих облаках крутил и разбрасывал валивший из окон палаты, из расселин дым, а здесь, где жались друг к другу беглецы, блеклые клубы гари неслись клочьями и, казалось, увлекали за собой в пропасть. Боязно было ступить к обрыву, но и назад пути не было — за спиной, в дымном проломе, кашлял и бранился замешкавший на лестнице преследователь, в растревоженном гомоне голосов различался собачий лай.

Неверный клочок тверди под ногами, что представлял собой, по видимости, кусок пола будущей комнаты или какого гульбища, продолжал расти, распространяясь в сторону сада, вместе с ним, не делая ни шага, двигались беглецы — прочь от полуразваленных стен и просевшей крыши с выпирающими, как сломанные ребра, стропилами. С высоты открывались взору раскиданные среди сада терема и палаты Попелян, затерянные среди зарослей дорожки; повсюду: на лужайках, под деревьями, на ступеньках подъездов — мельтешили люди, которые спешно покидали расшатанные толчками помещения, — толпы разноцветных вельмож, дворян, витязей в блестящих доспехах, иноземцев, стража и челядь, полчища поваров в белых одеждах, поварят и служанок. Все смешалось, и всюду запрокинутые вверх лица — люди следили за поразительными порождениями блуждающего дворца; иные пятились через кусты и цветники, отступали при каждом толчке, другие стремились ближе, не понимая опасности. Далеко внизу под Лепелем и Нутой колыхалась растревоженная, словно вскипающая земля, так что деревья ходили ходуном и выворачивались корнями.

Гладкая площадка, на который, затаив дыхание, спасались беглецы, простиралась все дальше и начинала пускать отростки будущих стен, когда на дымной лестнице блеснул начищенным медным нагрудником дворянин, кашляя и отмахиваясь руками, он взбежал наверх, и тут перемычка между лестницей и простертым в пустоту без опоры мостом проломилась. Шорох и треск возвестили начало обвала, человек судорожно дернулся, чтобы удержаться на последней обломанной ступеньке, Лепель и Нута не успели и этого — неверный кусок тверди, что держал их на себе, завис, готовый обрушиться… В это растянутое, как жизнь, мгновение, узкая полоса ломаной стены свалилась, молнией ударила сверху донизу, в землю и удержала на себе оставленную без подпоры площадку. И они остались живы — Нута, Лепель и кот — еще прежде, чем осознали толком всю меру грозившей опасности и радость спасения, ничего не успели они понять.