Если я внезапно скончаюсь или же бесследно исчезну, знай: все, чем я еще владею, переходит к тебе. Это немного, но Окделлы небогаты, особенно после гибели Надора и в случае возвращения даров Альдо в казну. Единственная из принадлежащих мне вещей, что завещана не тебе, это шкатулка с монограммой «А», которую тебе передаст один из моих друзей, ныне находящийся в отъезде. Это память о великой женщине, и она должна перейти к ее соотечественникам. Мне следовало передать ее раньше, но к старости мы не только начинаем бояться смерти, но и становимся сентиментальными. Перечитываю свое письмо и убеждаюсь в этом еще раз. Надеюсь, мальчик мой, что я вернусь и сожгу его, если же нет, прими мое благословение. Я одинок и бездетен, но в тебе вижу своего сына, только много лучшего, чем я смел бы надеяться. Будь счастлив и не оставляй Ее Величество одну, ей больше некому довериться.
Если я внезапно скончаюсь или же бесследно исчезну, знай: все, чем я еще владею, переходит к тебе. Это немного, но Окделлы небогаты, особенно после гибели Надора и в случае возвращения даров Альдо в казну. Единственная из принадлежащих мне вещей, что завещана не тебе, это шкатулка с монограммой «А», которую тебе передаст один из моих друзей, ныне находящийся в отъезде. Это память о великой женщине, и она должна перейти к ее соотечественникам. Мне следовало передать ее раньше, но к старости мы не только начинаем бояться смерти, но и становимся сентиментальными. Перечитываю свое письмо и убеждаюсь в этом еще раз. Надеюсь, мальчик мой, что я вернусь и сожгу его, если же нет, прими мое благословение. Я одинок и бездетен, но в тебе вижу своего сына, только много лучшего, чем я смел бы надеяться. Будь счастлив и не оставляй Ее Величество одну, ей больше некому довериться.
Твой эр Август…»
Твой эр Август…»
Ричард перечел письмо дважды, но эта задержка была единственной. Не прошло и десяти минут, а юноша уже сидел в седле. Стук ворот, отскочивший от бронзовых вепрей луч, сорвавшаяся в галоп Сона… Он должен успеть, значит, он успеет!
2
2
Сверкая благородной сединой, его крысейшество выказывал свои претензии. Обоснованные, ведь хозяин нагло провел вне дома без малого трое суток. Конечно, случались и более длительные отлучки, но исключительно по служебной надобности, с которой Клемент был готов мириться. Как крыс узнавал, чем занят и занят ли его человек, оставалось загадкой, но усталого маршала Клемент встречал дружелюбным писком, а удачливого любовника – возмущенным верещанием. Подношение, хоть и не было отвергнуто, сердца его крысейшества не смягчило. Клемент грыз печеньице, не переставая браниться. Он был прав, но Эпинэ прощения просить не стал.