Волахи тем временем смяли охранение и прорвались к центру лагеря. Здесь началась лютая резня, ибо большинство лаэданцев не ожидали нападения, и потому сопротивление было хоть и отчаянное, но беспорядочное и безрезультатное. Лишь роширские арбалетчики, пестрые как бабочки, образовали в центре лагеря круг и упорно отстреливались от нападавших. А волахов становилось все больше и больше; размахивая оружием, со свирепыми криками, они пробивались к шатрам в центре. Отряд Лейрина был лишь одной из групп горцев, напавших на имперский лагерь, еще несколько отрядов обрушились на лаэданцев со стороны входа в долину, отрезав им путь к отступлению.

Про ди Марона все забыли. Когда к поэту вернулось ощущение реальности, он вдруг понял, что стоит один среди людских и лошадиных трупов, жалобно стонущих раненых и тлеющих каркасов шатров. Его сапоги и штаны до колен были забрызганы кровью. Идти было некуда. Ди Марон будто во сне сделал несколько шагов и опустился на большой камень. Его тошнило, голова гудела, как набатный колокол. Крики сражающихся в долине звучали в ушах поэта так, словно он сунул голову под воду. Потом его начало рвать.

Его нашел Хаукер. Рыжий волах был с головы до ног покрыт пылью и копотью, а меч в его руке был по рукоять в крови. Ди Марон подумал, что рыжий пришел его убить. Но Хаукер вытер меч об одежду одного из лежавших неподалеку мертвецов и сказал:

– Пошли, лаэданец!

Лагерь был разгромлен. Они шли по долине, перешагивая через убитых, которых было множество – волахи, роширцы и Красные плащи лежали поодиночке и грудами вперемешку с поломанным окровавленным оружием, брошеным снаряжением и лошадиными трупами. От крепкого запаха крови и дыма поэта вновь начало тошнить и ноги стали непослушными. Однако Хаукер не дал ему отсидеться. Он схватил его за руку и потащил за собой, будто ребенка.

У входа в долину собрались горцы. Тут же ди Марон увидел небольшую группку пленных – человек двадцать, и почти все были ранены. Волахи чистили оружие, пили скейн и громко разговаривали, видимо. обсуждая подробности боя. А потом поэт увидел Лейрина. Светловолосый воин был еще жив; он лежал на конском потнике, и лицо его было серым, а одежда – в бурых пятнах. Ди Марон подошел ближе и вздрогнул; он разглядел оперение бельта, на три четверти ушедшего в грудь Лейрина.

– Я сам это сделаю, – сказал коренастый немолодой воин в стальном нагруднике, стоявший рядом, и почему-то посмотрел на ди Марона. В глазах воина не было злобы, только печаль. Он опустился на колено рядом с раненым и резким рывком выдернул бельт. Лейрин выгнулся дугой, захрипел, кровавая пена закипела у него на губах. А потом светловолосый воин опрокинулся навзничь и затих. Воин в нагруднике отбросил стрелу и, прошептав что-то, закрыл умершему глаза.