– Умница моя! А Ратислав?

– Жар у него вроде спал, и поел он хорошо, с аппетитом. Жаловался только, что плечо болит, так я ему отвар дала, чтобы боль унять. – Липка заглянула в глаза ортландца. – Сивухой от тебя пахнет. Пил?

– Немного. Душа у меня не на месте. Все про Руменику думаю.

– Вот как? Про нее, не про меня твои мысли?

– Прости, милая. Я другое имел в виду. Понимаешь, в той войне, которую мы ведем, каждый из нас уже выполнил свою работу. Ты и твоя мать спасли Заряту, выходили его. Я помог вернуть его в этот мир. Ратислав убил белого воина и остановил бойню. Теперь очередь Руменики. И ей предстоит самое трудное. Вот что меня заботит.

– Думаешь, не сдюжит она?

– Не знаю. То, что ей предстоит совершить, потруднее любого поединка. А она всего лишь женщина. Юная и хрупкая.

– Думаешь, коли мы женщины, так и слабые? – Липка прижалась щекой к груди Хейдина. – Неправильно думаешь, сокол мой. Мы сильные. Посильнее иного мужика будем. В нас особая сила живет, которая нам от Бога дана. Что баба может пережить, не всякий мужик вынесет. Ты верь, справится она. Просто устала она малость.

– И я хочу так думать. Клянусь пряжей Атты, тебе тоже надо отдохнуть. У тебя круги под глазами. И утром тебя опять тошнило.

– Это не от усталости, – Липка лукаво улыбнулась. – Решила я не говорить тебе до поры, но, видно, придется. Это…

Продолжение фразы она сказала Хейдину шепотом на ухо, и щеки ее пылали. У ортландца потемнело в глазах.

– Это… правда? – только и смог сказать он.

– Как перед иконой святой. Дочка у тебя будет. Я уже два месяца, как чревата.

– И ты молчала? – Хейдин опустился перед Липкой на колени. – Славная моя, единственная! Солнце мое! Ты… ничего…

– Не могла. Я ведь и сама не знала толком. А в лесу этом волшебном мне мать открыла все. Сказала, дочь у нас будет с тобой. Рад ли?

– Рад? Счастлив! – На глазах ортландца заблестели слезы. – Я ведь и не надеялся уже, что когда-нибудь увижу собственное дитя! Липка, моя Липка! Да понимаешь ли ты, что ты сейчас мне говоришь?

– Понимаю. И счастлива так, что душа во мне поет. Обними меня покрепче. Пусть и Господь Бог за нас порадуется, что и душа, и плоть у нас едина.

– Теперь я могу умереть спокойно.

– Чур тебя! Не говори так. Ты жить теперь должен. Со мной, с дочкой нашей. Помнишь про дом с красной крышей, где много детей и где есть пруд с рыбками? Скоро мы увидим его. Война кончится, а мы останемся.

– Боги, откуда в тебе такая мудрость, такое спокойствие? Говоришь, будто свет в моем сердце зажигаешь!