— Эй!

Дьюранд узнал исходящий от Бейндрола запах затхлой сырости и тростника. Колонна пересекла границу Гирета и остановилась. Крепкий всадник гарцевал между дорогой и рекой, бесшумно отдуваясь.

— Его светлость стоит перед Фалерским мостом и ожидает Абраваналя Гиретского. Его светлость стоит перед Фалерским мостом и ожидает Абраваналя Гиретского. Его светлость стоит перед…

Этот запыхавшийся рыцарь оказался не кем иным, как Одноглазым Берхардом. Он резко — пока конь не сбросил его в воду — остановился рядом с телегой, на которой сидел Дьюранд.

— Дьюранд? — В бороде старого воина сверкнули зубы. — Думаю, хватит. Остальные передадут весть дальше. Будь я проклят, коли полезу в озеро, чтобы им это сообщать.

— Вот. Слушай. — В воздухе был слышен стук молотков, ветер приносил еще сыроватые опилки. — Быстро же они отстраиваются.

Дьюранд вспомнил знамения Конрана.

— Конран не очень-то уверен, что мы победили.

— Да я и сам не уверен, что мне нравится, как выглядит нынче небо. А уж я на своем веку кое-чего повидал. — Он подвел коня почти вплотную к скамье, на которой сидел Дьюранд, и потер завязанный глаз. — Я тебе про эту распроклятую штуковину еще не рассказывал, как я ее заполучил?

— И что теперь сделает Абраваналь? — пробормотал Дьюранд.

— Абраваналь? Я-то жду старого Северина. Все до одного рыцари из его свиты вынуждены были замазать свои цвета черным. Представляю себе зрелище. Герцог в дерюге! В грязи по пояс. Даже без плаща — совсем нечем укрыться от ветра и дождя. Должен сказать, он сам на себя не похож — хотя, конечно, я-то его не так уж хорошо и знаю, не мне судить. Как бы там ни было, мы выслеживали шайку воров — вниз по Обейрну. Сукины дети скрывались в Фейском лесу, прикидывались ужасом тех мест. Всегда ведь можно списать пропавший в пути караван на дело рук Утраченных или там Изгнанных — и кто скажет, что это не так? Такая вот светлая мысль была у этих мошенников, Дьюранд сощурился. Где-то впереди, за каретами, перед Фалерским мостом располагался Тентерфилд. Дьюранд представил себе, как старый герцог Гиретский идет через город, утопающий в саже и свежих опилках. И единственной наследницей его теперь осталась шестилетняя крошка.

— Мы выследили отряд этих болванов, уверенных, будто никто не заметит, что шаловливые лесные пикси ломятся через чащу на восьми боевых скакунах, а каждую ночь спят у костра. И вдруг все следы мерзавцев взяли да исчезли.

Нам бы, конечно, сразу понять, что соваться туда не стоит. Но мы поперлись. И натыкаемся вдруг на ту старушенцию.

У некоторых из нас были арбалеты. То есть серьезные такие арбалеты. — Он притронулся к свежему шраму на макушке. — Побольше, чем лук, что меня в этот раз зацепил. А старая карга возьми да выйди из леса прям перед нами. Ну, я, видать, случайно спуск и зацепил. А все так быстро. Бац — и стрела уже летит, да прямо в голову карги. Я так и вылупился. Я с арбалетом не мастак, да и вообще ведь не целился. Она куда угодно могла полететь. Но карга завалилась на спину, а стрела улетела еще на добрых пол-лиги, куда-то в чащу.