Я повернулся к ней.
– Знаешь что? Если хочешь уйти, то почему бы тебе…
Джон встал передо мной.
– Может, эту часть пропустим, а, Дэйв? Ту, где ты неосознанно бесишься, что тебе поставили ультиматум? Потому что это не ультиматум, и помыкать тобой никто не пытается. Я миллион раз был на твоем месте, ты же знаешь, и твой гнев – это гнев ребенка, которого вытащили из теплой постели холодным утром. Вот и все. Потому что депрессия – самая удобная кровать в мире, и ты что угодно скажешь, чтобы полежать еще минутку. Но перед тобой люди, которые тебя очень любят – и которые говорят тебе, что к этой кровати несется грузовик. И если тебе на собственную жизнь плевать, то взгляни на все с другой стороны. Кое-кто, кто очень нам с Эми дорог, вот-вот попадет под грузовик, и спасти его можешь только ты. Просто так вышло, что человек, которого мы так хотим спасти, это ты. А еще в этом грузовике полно дерьма, не знаю, говорил я уже или нет.
– Просто предположил.
Я вздохнул и внимательно посмотрел на пятно пустоты, повисшее у меня перед лицом.
– Я на девяносто девять процентов уверен, что я сам по себе такой. Всегда таким был, сколько себя помню.
Эми посмотрела на меня как на идиота.
–
– Во всяком случае, – сказал Джон, – помни, что от тебя зависят жизни людей. Впереди всегда маячит очередная передряга.
Какое-то время мы молча смотрели, как заполняют дерьмом озеро.
Я махнул рукой в сторону рабочих внизу и сказал:
– Не нравится мне это.
– Ну, это отвратительно где-то по тридцати шести причинам, – отозвалась Эми.
– Нет, я обо всем в целом. По сути, нас просят закрыть на все глаза. Жить своей жизнью, зная, что оно все еще здесь. Словно…
– Не можешь почесать, где чешется?