Дым от десяти огней — десяток пронизанных алым артерий — соединялся с дымом, который поднимался от пульсирующего огня, и затем этот единый столб устремлялся внутрь Пирамиды.

Тишину нарушил шепот, тихий скорбный вой, и у подножия монолитов принялись вздыбливаться тени. Они поднялись, утопая по колени в земле, как я впервые увидел их… а затем их оторвало от земли и повлекло в пирамиду — воющих, дрожащих, пытающихся спастись.

Внутри пирамиды их ждал Собиратель. Тьма.

Я сразу и не понял, что Оно было там. Но Оно уже не представляло собою нечто аморфное, туманное, не было частью чего-то неизмеримо большего, обитающего вне нашего пространства. Собиратель облекался формой. Сквозь него текло алое пламя, будто ток его зловещей крови. Оно постепенно становилось материальным.

Сосуд у порога пирамиды опустел.

Де Керадель наполнил его из ванны… и снова… и снова…

Собиратель пил из сосуда и питался тенями и дымом огней, чья жажда утолялась кровью. И постепенно обретал плоть.

Я отпрянул, прикрыв глаза.

— Что вы видите? — спросил Рикори. — Я вижу лишь людей в красном, далеко отсюда, которые подливают в огонь масло, — и еще одного, стоящего перед каменным домом. А вы, Каранак?

— Я вижу, как открываются врата ада… — прошептал я.

Я заставил себя продолжать смотреть на то, что рождалось в каменной утробе пирамиды… и застыл, не в силах более отвернуться. Я услышал голос — мой собственный голос — кричащий…

— Дахут… Дахут… Пока не слишком поздно!

Ответом мне был затихший рокот волн. Над кряжем слева от нас вспыхнуло зеленое свечение… Но со своим странным зрением, дарованным мне Дахут, я не мог сказать, близко или далеко оно было. Оно вытянулось, принимая овальную форму…

И превратилось в Дахут!

Дахут… Она была облачена в бледный зеленый огонь, ее глаза, подобные озерцам фиолетового света, были яркими, распахнутыми так широко, что радужка не касалась век. Ее лицо стало белым, как морская пена, жестоким, насмешливым, ее волосы вились золотистыми нитями. Где бы она ни находилась, для меня она казалась столь же близкой, как и де Керадель. Будто она стояла над пирамидой и могла коснуться де Кераделя, вытянув руку. В эту ночь, как и тогда, в краю теней, для меня не существовало расстояний.

Я схватил Рикори за запястье и прошептал, указывая:

— Дахут!

— И вижу лишь далекий светящийся силуэт, — ответил он. — Кажется, это женщина. Сейчас, когда вы меня коснулись, кажется, я могу разглядеть ее лучше. Что видите вы, Каранак?

— Я вижу Дахут, — ответил я. — Она смеется. Ее глаза — не глаза женщины… и ее лицо тоже. Она смеется. Разве вы не слышите ее, Рикори? Она зовет де Кераделя… Ее голос сладок и безжалостен… Как море! Она зовет его: «Отец мой, я здесь!» Он видит ее… Тварь в пирамиде чувствует ее… Де Керадель кричит: «Поздно, дочь моя!» Он смеется… Он уверен в победе… Но тварь в пирамиде — нет. Она почти облеклась плотью. Дахут снова взывает: «Рожден ли уже мой суженый? Дело сделано? Услышан ли твой зов? Воплотился ли мой жених?» Вы не слышите, Рикори? Я слышу ясно, будто она стоит рядом…