— Твоя — и что? Почему связана?

— Строптивая.

Эльф понимающе улыбнулся.

— По две лиры за обоих.

— Только за него! Моя женщина — бесплатно! — возмутился харматанец.

— Выход — по два золотых с каждой головы. И восемьдесят серебром за груз, — отрезал эльф, — не устраивает? Вы у нас кто? Люди. Зову своих.

Возмущению Моран не было предела. Она даже предприняла бессмысленную попытку разорвать путы, прижимающие ее к дереву. Интересно, а в столице Эрендола знают, что творится на границах?! А в Эймаре? Будь ее воля… Но воли не было. Королеву Амаранту продавали в рабство в Харматан. И кто? Эльф!

— А она точно твоя? — засомневался эрендолец, — не дочь Хармы! И не из наших. Или все же…

— Держи деньги! — прервал харматанец его раздумья.

Пересчитав монеты и забыв про любопытство, эльф кивнул и скрылся в ночи. Идти дальше Моран отказалась. Рыча и отбиваясь с неистовой силой ногами и руками, связанными спереди, она довела торговцев до бешенства — они перестали жалеть дорогой товар. На долю Амаранты досталось столько ударов, сколько Красавчик бы не выдержал, но она словно обезумела. Ее поднимали, а она падала. Ей приставляли к горлу кинжалы — но это не действовало. Пользуясь случаем, Лу рванул было в лес, но был жестоко наказан и лежал на земле тихо, со страхом наблюдая за Моран. Досадная и шумная задержка вынудила харматанцев связать пленницу покрепче и тащить на себе. Увы, если в лесу и были неподкупные эльфы, они не услышали и на помощь не пришли.

Леса Эрендола, выплеснувшись зеленой волной на пески страны Хармы, не заканчивались внезапно, вытесняемые зноем пустыни, они редели постепенно. Нога путника все чаще вязла в воронках желтых песчинок — предвестниках величественных барханов, а одежда цеплялась за кустарник, покрытый острыми шипами. Ночами было по-эрендольски прохладно и душисто пахло хвоей, зато днем палящее солнце просыпалось, чтобы выпарить из растений живительную влагу. С каждом шагом на юг зелень тускнела, а суховеи вступали в свои права. На западной и восточной границе с Харматаном страну эльфов защищали гряды невысоких, но трудно проходимых гор, а в лицо землям Кенниров жарко дышала выжженная земля великой харматанской пустыни — родины диких кочевников.

Когда песка под ногами стало больше, харматанцы бросили Моран на землю и поволокли, но ее упрямство было не сломить — пленница отказывалась передвигаться самостоятельно. Пологие холмы — далекие отроги западных гор, сменяли друг друга, одинаковые, как в дурном сне. Вверх и вниз. И снова вверх. Выбившись из сил, торговцы били «злой товар», поминая Харму на всех языках, зуботычины доставались и присмиревшему Красавчику.