— Мне это все не сильно нравится, — признался врач. — Во — первых, маму надо любить и уважать, это самый важный человек в мире. Во — вторых…

— Одежда моя где? — остановил я его, поняв, что это надолго.

— На стуле, — показал он в угол палаты. — У нас с этим строго, прием вещей кастеляншей только по описи и с подписью владельца. А вы, Валерий Анатольевич, были без сознания. Так вот, — во — вторых…

Дальше я его слушать не стал, поскольку в самом деле увидел на стуле свои джинсы с футболкой. И телефон тут же обнаружился, вместе с ключами и деньгами. Причем на экране, когда я проверил работоспособность аппарата, высветилось приличное число пропущенных вызовов.

Черт, точно! Мне же Ласло должен звонить по поводу завтрашней поездки! Некрасиво получилось, прямо скажем, он ведь мог подумать, что я «заднего» включил. Я бы так и подумал, что греха таить?

Но хорошо, что я звук убрал, когда в клинику входил. Что если бы Карл Августович, под предлогом того, что «это может быть важный для мальчика звонок», с тем же мадьяром пообщался? Кто знает, что из этого получилось бы? Полагаю, ничего хорошего.

Ладно, сейчас выйду из клиники — наберу.

— …здоровье — это очень важный фактор, — закончил тем временем свою просветительскую речь Вагнер. — Ну и потом — мне очень не хочется ссориться с вашим отцом. Он в большой дружбе с Потоцким, как вы, возможно, знаете, а тот, в свою очередь, поставляет нашей клинике аппаратуру с изрядной скидкой.

— Не поссоритесь, — успокоил я доктора. — Мы давно не общаемся, потому повода для переживаний нет. И вообще — просто обнаружьте с остальными мое отсутствие, разыграйте сценку «как же так», поругайте охрану, которая меня выпустила с территории, да и все. А я вас не выдам. Слово даю!

— Так она вас на самом деле не выпустит, — заметил Вагнер. — У нас с этим строго. Тем более в ночное время.

— Кстати — который час? — заинтересовался я. — Небось около полуночи?

— Вроде того, — подтвердил Петр Францевич. — Десять минут двенадцатого.

— Ого. — Я потянулся. — Тогда мне точно пора. Еще пятьдесят минут, и карета станет тыквой.

— Валерий, — остановил меня голос Вагнера у самой двери, когда я уже взялся за ручку, причем его тембр разительно отличался от того, что был минуту назад. — Еще один вопрос, если можно.

— Какой? — повернулся я к нему. — Если вы снова о маме…

— Нет — нет… — Врач замялся, и это было непривычно. Вагнер всегда производил впечатление очень уверенного в себе человека, он всегда излучал позитив. А тут — гляди — ка. — Другое… Валерий, вы из них?

— Из кого? — опешил я. — Петр Францевич, вопрос не вполне понятен. Вернее — ответ на него очень уж многовариативен.