— …муравьиная колония! Ну знаете, два куска стекла, между ними земля, и видно, как муравьишки роют ходы, откладывают яйца и все такое. В детстве… за стеклом… Если вы сидите за стеклом, вы не растете…

Я замахал руками у него перед лицом. На пальцы намоталась цепочка экологариума.

— Эй. — Он поймал мое запястье и прижал его к стойке бара. — Все в порядке. Расслабься.

— Слушайте, — не унимался я, хотя он уже отвернулся. — У меня были муравьи за стеклом! Если вы не выходите из-за стекла, вы не растете!

Матрос снова повернулся ко мне и облокотился на стойку.

— Ну ладно, — дружелюбно сказал он. И тут же сделал самую идиотскую и провальную ошибку, какую только мог. — Что там про тетю?

— Моя мать…

— Ты же вроде про тетю говорил?

— Не-а, — сказал я. — Моя тетка, она была пьяница. А я говорю про свою мать.

— Ну, значит, мать.

— Ну вот, моя мать, она вечно беспокоилась, чтобы я не заболел и все такое. Я в детстве часто болел. Она меня ужасно разозлила! Я ходил смотреть, как корабли взлетают, у нас было такое место, бруклинская верфь. Корабли, которые летели к звездам.

Азиатское лицо матроса расплылось в улыбке.

— Ага, я тоже! Тоже ходил смотреть, когда был мальчишкой.

— А в тот день был дождь, и она меня не пустила.

— У-у-у, обидно. Небось ты не сахарный, не растаял бы. А почему она не позвонила и не попросила, чтобы дождь выключили? Чтобы ты мог пойти погулять? Слишком занята была, чтобы с тобой возиться? Один из моих папаш был такой.

— Мои оба были такие, — сказал я. — Но не мать. Она-то надо мной тряслась все время, пока я с ней жил. Но она меня ужасно разозлила!

Он кивнул с неподдельным сочувствием:

— Ага, не хотела выключить дождь.

— Не не хотела, а не могла. Ты не знаешь, где я рос. Косный, отсталый мир. Никаких удобств.

— Вдали от торговых путей, значит?