Альберт несколько раз потанцевал с Офелией, а потом принялся меланхолично скармливать ей припасенные ранее сладости, пытаясь хоть таким образом чуть снизить ее чрезмерную активность. Эдвин наоборот целый вечер был в движении: с кем–то общался, вальсировал и подшучивал над знакомыми. Эта его странная оживленность была совсем не присуща ему. Эрстеду нравилось разговаривать, но только с близкими людьми. За остальными он обычно наблюдал, правда, мог пристать к кому–то, если замечал какую–нибудь необычную яркую в его глазах деталь.

Ситуация с Готтом не выходила из головы. Гарри внимательно изучил в библиотеке все записи о Сыворотке правды и пришел к выводу, что нет способа избежать ее воздействия, кроме как постоянно пить антидот к ней. Но он действовал всего два часа. Во–первых, это было равносильно жизни по часам, а во–вторых, после двух лет употребления антидота, к нему начиналось привыкание, и он переставал действовать, а в-третьих, это зелье здорово сажало печень. Вряд ли Гилберт пошел на это, а значит, он нашел еще какой–то способ.

Так же, Поттер не исключал, что это был очень необычный дар, приобретенный за Гранью. Но тогда почему Гилберт сказал, что после принятия Сыворотки ему будет плохо? Гарри пытался ухватиться за все разрозненные кусочки фактов, что были у него в голове, но они никак не складывались в единую картину. Если полагаться на слова Готта о том, что Гарри не поверит, если он озвучит имя виновника, то это значит, что это или кто–то близкий ему, или тот, кто кажется совершенно не опасным и не имеющим никакого мотива.

Тогда стоило идти от обратного, и исключить всех тех, в чью вину он мог поверить. В таком случае отпадали Роберт Стааф и братья Бруевичи. Дальше опять были одни вопросы. Если даже предположить, что таким странным образом ему хотел отомстить Дориан, то в мае его не было в Дурмстранге, именно тогда, когда была получена первая карта. Да и зачем накладывать на кого–то Империо, чтобы его самого избили? Стан изначально не стал бы себя вести так глупо, да и мстительностью он не отличался.

Поттер терялся в догадках, и это изводило его. Может быть, он действительно перестал относиться к происходящему серьезно? Скорее всего, именно так оно и было. Слишком уж он привык в детстве к нападкам со стороны Дадли и его банды и теперь, попав в подобную ситуацию в Дурмстранге, вновь вошел в режим своеобразного безразличия и восприятия событий как данности. Гарри мог сказать, что долгое время девизом его жизни было: «Не можешь изменить, смирись».

Этот год казался ему каким–то липким, тягучим… Хотелось поскорее оставить второй курс позади себя с его проблемами и как можно скорее перейти на третий.