Клеймо коснулось её почерневшей кьютимарки и исчезло за завесой дыма, шипения и крика, что ударил мне прямо в сердце. Будь лучше. Я съела сразу горсть Бака, вколола Гидру, и без сожаления опустошила ампулу Стампейджа. Весь мир теперь представлял из себя красный туман и душераздирающий крик, который был всё дальше, дальше и дальше.

* * *

Я поняла, что прошло лишь несколько минут, потому что я ещё пылала изнутри, но уже понемногу начала остывать, когда сознание начало возвращаться ко мне. Я сидела, залитая кровью от головы до копыт. Мой рот наполняла какая-то жидкость с металлическим привкусом пополам с обрывками мяса. Один металлический стол торчал в широкой дыре в окне, другой был изломан и покорёжен до неузнаваемости. Я могла считать мертвецов только по их туловищам. От остального мало что осталось. Дверь стояла открытой, и я была абсолютно уверена, что ни одно из этих тел не принадлежит Лайтхувзу. Но всё это не имело значения. Глори плакала.

Я подвела её. Не сумела убедить её в опасности. Не смогла вовремя найти доказательства. Не успела добраться до Лайтхувза. Не сумела добраться до неё. Её метка исчезла, отнятая пони, которым она доверяла безоговорочно. И это была моя вина. Свежий след от клейма чернел и бугрился, чёрное кольцо обрамляло участок красной кожи, внутри которого было выжжено облако с бьющей из него молнией. Знак дашита.

— Давай, — прохрипела я. Сердце яростно билось в моей груди, отдаваясь в голове.

— Ну же, — простонала я, осторожно подталкивая её носом. — Нам нужно выбираться отсюда.

— Оставь меня, — почти неслышно прошептала она.

Я рухнула рядом с ней.

— Нет, — ответила я, с радостью лишаясь опоры под ногами. Лайтхувз говорил: «Сделайте из неё пюре». Теперь я действительно понимала, что это значит. — Даже не думай.

— Я всё испортила, — сказала она, рыдая и прикрывая лицо копытами.

«Да-да. Это мы уже проходили.» Не обращая внимания на то, что я могла в любой момент потерять сознание, и что была вся в крови, я приблизилась к ней и заключила её в объятия.

— Ты ничего не испортила, понятно? Он играл с тобой. Это его вина.

— Я никогда не смогу вернуться домой. Я разрушила всю работу моего отца. Добровольческого Корпуса. Вообще всё. — Глори продолжала плакать, коротко всхлипывая.

Мягко похлопав её по спине, я тихо сказала:

— Только если ты сдашься. Погибает только тот, кто смирится с поражением. Так или иначе.

Она судорожно вздохнула, но наконец подняла на меня свои фиолетовые глаза.

— Спасибо, Блекджек, — тихо прошептала она. — Но я всё ещё чувствую себя виноватой во всём.