— Хоть наконец-то нас в покое оставят, — проворчал старый Хисарна, — а то сколько можно? Как там Дикки говорит — стреляешь их, ловушки роешь, головы на кольях ставишь, а они всё лезут. А ты что скажешь, воевода?

Фонси, которого снова звали Ветерих Ток, сидел на камешке неподалёку, одним глазом привычно поглядывая на вершины холмов, где, как обычно, затаились дозорные.

— Насколько я понимаю здешние обычаи, — сказал он, — нам уступили всю эту страну, признали местным племенем. Это хорошо. За подарки, — он кивнул на корзины, кувшины и тюки, лежащие под камнем, — надо будет отдариться — вывесить здесь же оленью тушу да выложить пяток черепах. И оставить в засаде кого пошустрей, пусть посмотрит, кто забирать придёт, да послушает, о чём они говорить будут. Ангмар нам больше не вражеская земля, мы тут соседи, а с соседями надо в мире жить.

— Слушай, Ветер, — сказал Ведук Водохлёб, — а когда всё это кончится? Мы два с половиной года по Северу бродим. Пока от гондорцев оторвались, пока зимовали, пока смиал рыли... Когда мы обратно пойдём? Я домой хочу, Ветер, ты же нам обещал.

— Ведук дело говорит, — прогудел Фритигерн, — сколько можно? Гондорцев уже и след простыл, северян здесь осталось с гулькин нос — кого на войне не убили, тот от голода помер, кто от голода не помер, того мор прошлым летом забрал — можно в Шир возвращаться. Я, может, жениться хочу, что мне — джаравку брать?