Вскоре начался дождь, мелкий и частый, и стало совсем плохо. Фонси упрямо брёл вперёд, кутаясь в тяжёлый меховой плащ и надвинув на самые глаза шапку, по мокрой и скользкой тропинке. Один раз со склона горы прямо перед хоббитом сполз на тропу целый небольшой холм из камней и грязи — хорошо, что не придавило. Пришлось прокладывать дорогу с помощью лопаты.
Фонси давно доел остатки неизвестного корнеплода, а поймать какую-нибудь добычу при такой погоде было смешно и надеяться — попрятались и звери, и птицы, а лягушек тут не водилось.
Дождь долго не переставал. На смену ему явился туман, такой, что Фонси не видел даже конца выставленной вперёд палки. Спать пришлось сверху на камне — хоббит рассудил, что лучше промокнуть в тумане, чем в луже. К счастью, гундабадский плащ был на диво добротен и насквозь не промокал.
В животе ныло и щемило от голода; через день или два Фонси перестал это замечать, но начал замечать, что слабеет. Он шёл всё медленнее и медленнее, берёг силы, часто отдыхал.
Вдруг Фонси замолчал и прислушался. Где-то далеко впереди шумела вода.
Мысли о еде приободрили хоббита, и он прибавил шагу, прошёл сквозь туман и вскоре подошёл к удивительному месту.
Ручей, бегущий с гор, наполнял каменный котёл и переливался через его край красивым водопадом, а внизу под водопадом камни выглядели так, словно кто-то взял огромные куски сыра — не белого плотного сыра, какой делают в Кардуне, и не желтоватого мягкого сыра, что привозят из Бри, и что так славно запекает в тесте Боффо Тук, а настоящего ширского сыра, твёрдого и жёлтого, как вечерняя луна, с большими красивыми дырками, пахнущего так, что с голодухи голова может закружиться от одного только о нём воспоминания, — так вот, словно кто-то взял огромные куски сыра, положил их в беспорядке друг на друга, а потом превратил в камень. Слоистое каменное подножие водопада было усеяно дырками разного размера: иные в поперечнике имели локоть, иные два, а кое-какие походили по размерам на вход в богатую хоббитскую усадьбу.