Светлый фон

— … мы очень простить нас… просим, — на удивление чисто выговаривая человеческие слова, точно никогда не прекращал пользоваться речью, говорил, тем временем, Бегун. — Но не умели мы по-другому. Кто нас слушает? Никто нас не слушает. Никто совсем. А слушать надо. Ну, надо слушать. Отчаялись мы все. Нет сил терпеть. Доколе? Ну, доколе терпеть нам муки эти. И мы-то ладно. А волчата, детки наши? Ведь ни за что они страдают, ни за что. Скулят и мучаются, бедолаги. Ты пробовал проклятие, Страж Серый? Ведь жжет оно, страшней, чем серые туманы леса этого, что исторгает из себя древесная грибница в час летнего стояния светила по ночи в зените, так сильно они жгут. И нет конца и края. И только смерть освободит. А жизнь на что похожа? Ведь люди мы, хотя и родились зверями! И все лишь по злобной воле одного!

Алистер вздохнул — неслышно и тоскливо.

— Вы… хотите сказать, что начали нападения, чтобы привлечь внимание? Ну, разве… так можно?

Бегун двинул ушами, дергая мордой в сторону нервно оглаживавшей косу Нерии.

— Пытались по-другому. Мы к эльфам подходили. Но страшен вид наш. Стрелы только приносили мы в шкуре нашей — только толк такой и был. Боялись нас охотники ушастые. А может, он им приказал. Не ведаем. Но нас не слушали они. Всегда стреляли раньше.

Теперь вздохнула и эльфийка.

— И потому вы начали нападать, — больше сам для себя пробормотал Йован.

— Начали, — морда оборотня дернулась сверху вниз, демонстрируя согласие. — Мы думали — проклятие заставит их говорить. Напали и послали гонцов. Но снова стрелы принесли. Вот все, чего добились.

— Погоди, погоди, — Алистер поднял обе руки, чувствуя, что вот-вот — и его гнев и раздражение найдут выход наружу. — Ты рассказываешь путано. Давай по порядку. Вы — не волки. Вы — люди. Это то, что я понял. Расскажи, как вы стали такими.

Морды повернулись к нему. Горящие желтые глаза замигали. Пасти ощеривались, и вновь смыкались, пряча страшенные клыки.

— Мы расскажем, конечно, — Бегун подскочил, но вновь сел, вытягивая перед собой лапы. — Послушай, Страж. Это обида. Или месть. Месть, да, это правильно. Много поколений назад — мы не можем посчитать, сколько, — мы жили тут, в лесу. На окраине. Не мы — предки жили. И долийцы жили тоже. Да. Так было. Но потом. Что-то случилось. Страшное. Мы не знаем — что. Мы. А предки тоже не знали. Но рассказывали. Эльфы, дескать, особо к ним не ходили, да и они к эльфам. Дела не было. Но, бывало, все же пересекались, да. Как без этого. А то раз нашли наши в лесу двух эльфов. Сами мы не видели — предки рассказали потомкам, а те — нам. Нашли. Одного недобитого, а с ним девчонку, — речь оборотня, до того торопливая, но плавная, делалась все более отрывистой. — И будто бы вышло плохое. Недобитый-то умер, а девчонка была не в себе. Кто и что сотворил с ними — не ведали предки. Вовсе не ведали, откуда им. Много ли кто там ходит, за лесом. Порадовались, что эльфам досталось, а не нашим, да на случай всяк охотников во все стороны разослали — пришлых найти, да проследить, чтоб до нашей деревни не добрались. А то и вовсе… прибить, чтобы не натворили чего еще. Да только их не нашли. А еще какое-то время спустя прибежал он.