И вот теперь, стоя перед самым первым, изученным мной дневником — «Теория магии, расширенный полный курс», я нерешительно сжимал в руке этот самый нож. Жалко было книгу, до слёз. Мало того, что просто рука не поднималась на этот шедевр магического ментального искусства, так и те чувства, что меня сейчас обуревали, мешали мне решиться на последний шаг. Это, наверное, как предать память всех тех волшебников, что невольно поучаствовали в создании подобной вещи. От этого я ещё больше Волан–де–Морта ненавижу. Он ведь, сука, в свой крестраж сливал память магов, а пользовался этими знаниями лишь на жалкий процент. Он мог только подсматривать информацию, но не владеть ею, как я. Это Ханешь смог скомпоновать, отфильтровать и сделать такое чудо, как эти все базы знаний. Пусть я — это всё же я, но и отпечатки, небольшие отголоски личностей мёртвых волшебников и на меня повлияли. От магического юриста мне досталась толика осторожности и осмотрительности, от артефактора — созерцательность и спокойствие; а от магозоолога — небрезгливость и отмороженность, и это только те, кто первые на ум приходят. Не сказать, что все маги были добропорядочными и законопослушными ребятами, но в большинстве своём, всё же, были достойными людьми. Ведь был и колдомедик с его небольшой фанатичностью и преданностью делу, и маг–боевик с постоянной чуйкой на неприятности и рефлексами убийцы, и ещё многие другие со своими тараканами. Пусть всё это не сильно на мне отразилось, но мой характер всё же продолжает претерпевать изменения, и что получится в итоге, я предположить не берусь.

В момент, когда нож пробил обложку дневника, я почувствовал, как что–то рвётся в голове, спадает усталость и напряжение, и постепенно проходит непрекращающаяся уже месяц головная боль. Тлеющий и на глазах рассыпающийся в невесомый пепел дневник вызвал очевидное чувство дежавю. Как будто не ножом, а клыком василиска орудовал. Нужно было что–то подобное раньше сделать, но я, наверное, подсознательно боялся, что с уничтожением дневников потеряются и знания, которые я уже выучил.

Уменьшив количество книг моей виртуальной библиотеки до неизученных, ощутил огромное облегчение, а тоненькую книжицу по шаманизму, которую мучил до этого уже три ночи подряд, изучил всего за час и принялся за Химерологию.

* * *

— Гарри! Вставай! Лекция уже кончилась, — сердито тормошила меня Гермиона.

— Ну хватит уже, — хмуро сказал, я зевая во всю пасть.

На лекции Бинса я как–то уютно придремал на толстенном талмуде, от чего на моей морде отпечаталось тиснение кожаной обложки старинного фолианта, которое я сейчас с раздражением растирал ладонью на своём лице. Это была та самая книга про метаморфа, что упоминала Гермиона, и которую мне без каких–либо препятствий выдала наша библиотекарша мадам Пинс.