открыл холодильник, отрезал кусок купленной вчера копченой грудинки, порезал кубиками и перемешал с

кашей. Вкус получился превосходный! Употребив блюдо по назначению, приготовил кофе и отправился на

балкон.

Там я опять погрузился в раздумья о приобретении жилья для брата. Если сейчас куплю квартиру, то

доказать, что деньги заработаны честным способом, будет невозможно. Допустим, мать я смогу убедить,

напустив тумана. Но братец не так прост, он сразу заподозрит меня в каком-нибудь криминале. Ладно,

всему свое время. Буду частями переводить деньги на счет, который даст мама. А там пусть сами решают,

куда их тратить. Убедив себя, что это наиболее правильное решение, я затушил окурок и понес пустую

кружку на кухню.

Дверь в комнату мамы и Кати была приоткрыта, и я заглянул внутрь. Это оказалось небольшое

помещение метра три в ширину и четыре в длину. В углу – старый письменный стол, за которым наверняка

еще мой донор делал уроки. Платяной шкаф с потрескавшейся лакированной поверхностью. На стене – три

книжные полки. В конце комнаты стояли две односпальные кровати. Между ними был полуметровый

проход. Над одной из кроватей на стене висел синтетический, порядком выцветший ковер в бордовых

цветах. А на второй – три постера с одним и тем же мрачным пареньком, с темными волосами и очень

бледной кожей. Внешность его была субтильной и нездоровой. Я подошел ближе. «Роберт Паттинсон», —

гласила надпись на одном из них. Придирчиво оглядев его прическу, я невольно потянулся пригладить свои

волосы, усмехнулся и вышел из комнаты.

Я накинул куртку, захлопнул за собой дверь и спустился вниз.

На лавочке у подъезда в этот раз никто не сидел, и я, сунув руки в карманы куртки, решил идти куда