лишь потертый, пахнущий машинным маслом и бензином салон. Меня прилично укачало на российском

асфальте, и, выйдя из машины, я тут же расстался с содержимым желудка.

Наступило утро, вернее сказать полдень. Птицы надрывались, исполняя оду теплому апрельскому

солнцу, через открытую балконную дверь в комнату вливались их трели.

Я открыл глаза – потолок слегка качнулся. Я поморщился. Во рту всё пересохло, язык стал большой и

неповоротливый, покрытый коркой с привкусом вчерашних рвотных масс. Решив двигаться в сторону кухни,

я осторожно сел на диване. Тут же стены пустились в хоровод. В голове, словно тяжелая ртуть, что-то

медленно перекатилось, вызывая новый приступ тошноты.

На полу, возле моего изголовья, кто-то предусмотрительно поставил выцветший поцарапанный

пластиковый таз. Добравшись до кухни, я повернул ручку крана с фильтрованной водой и жадно выпил две

больших кружки. Внутренности в знак благодарности отозвались мелкой дрожью. Я закрыл глаза и,

опершись руками о край раковины, замер. К счастью, дома никого не оказалось. Уже покидая кухню, я

заметил на столе большую белую таблетку и записку от мамы: «Сыночек, это аспирин. Раствори его в

стакане воды. Мама».

Я бросил таблетку в стакан и, слушая ее успокаивающее шипение, опустился на табуретку. Чувство

вины переплеталось с чувством благодарности к этой прекрасной женщине. Проглотив жидкость,

обещающую облегчение, я поплелся к дивану. И почти сразу уснул. Я слышал, как вернулась из школы Катя

и, стараясь не шуметь, исчезла, закрывшись в своей комнате.

Когда я вновь открыл глаза, был уже вечер. А точнее, часы показывали семнадцать двадцать.