Лишь надевая шлем, я решился посмотреть на дверь дома. У входа стоял сгорбленный Патрик, рядом,

вцепившись двумя руками в его предплечье, – Даниэла. Слезы, застилающие глаза, не позволили

рассмотреть выражение их лиц. У закрытых ворот неистовствовал Винчи. Он рыдал, как дитя, вгрызаясь в

железо ограды. Я завел мотоцикл и погнал прочь! Рев заглушил плач животного, но я его продолжал

слышать, он возникал ниоткуда в моей голове, в моих ушах, в моем сердце! Я опять бросал его, своего

верного друга! Боль в груди не давала дышать. Обжигающие слезы размывали очертания дороги.

Дома закончились, и теперь по бокам от дороги тянулись песчаные белые дюны. Я остановился,

заглушил мотор и пошел к океану. Там, наконец, я дал волю чувствам. Упав на колени, я рыдал, я выл, я

скрипел зубами, я ненавидел себя! Сбежал, как лжец, как трус, от этих трех Душ, которые были моей семьей

114

долгие годы, которые, как никто, любят меня!

Без сил я рухнул навзничь и, прижавшись щекой к прогретому солнцем песку, немигающим взглядом

уставился на синеву волны то подбирающуюся к лицу, то убегающую обратно в океан. Я слушал ее шелест, и

в нем улавливалось слово: «Лжец!» Волна словно подкрадывалась поближе, чтобы обозвать меня, и тут же

убегала. Так обычно поступают дети. Это повторялось снова и снова. Я был уже готов вернуться в дом,

опуститься на колени перед теми, кому причинил боль. Но разум всегда владел моими чувствами. Я

перевернулся на спину и, игнорируя насмешки волн, уставился в небо, напоминающее сегодня застиранную

линялую тряпку голубого цвета. Постепенно эмоции отступили, и здравый смысл возобладал.

Я сбросил, словно крошки со стола, остатки сомнений. Я поступил правильно! Джим на днях заберет