В очередной раз обходя любимые художественные галереи, Младший прибыл к витринам «Галереи Кокена». На суд прохожих предлагались скульптуры Рота Грискина, две большие, как минимум, по пятьсот фунтов бронзы, семь маленьких, поставленных на отдельные пьедесталы.

Грискин, бывший заключённый, провёл в тюрьме одиннадцать лет за тяжкое убийство второй степени, прежде чем комитет художников и писателей не добился его освобождения на поруки. Он обладал непомерным талантом. До Грискина никому не удавалось выразить в бронзе столько ярости и насилия, и

Младший давно уже подумывал над тем, чтобы приобрести одно из его творений.

Восемь из девяти скульптур, выставленных в витринах, производили столь неизгладимое впечатление на прохожих, что большинство, после первого случайно брошенного на них взгляда, тут же отворачивались и ускоряли шаг. Не каждый из нас рождён ценителем искусства.

Девятая скульптура к искусству отношения не имела, во всяком случае, создал её не Грискин, и если она могла кого-то потрясти, так только Младшего. На чёрном пьедестале стоял оловянный подсвечник, идентичный тому, которым Младший сокрушил череп Томаса Ванадия, а потом в значительной мере изменил конфигурацию его плоского лица.

Едва ли не весь подсвечник покрывал чёрный налёт. Возможно, копоть. Словно он побывал в огне.

В верхней части подсвечника тарелочка для сбора воска и гнездо под свечу замарали чем-то красно-бурым, по цвету неотличимым от засохшей крови.

К этим красно-бурым пятнам прилипли какие-то волокна, должно быть, до того, как пятна высохли. Волокна эти очень уж напоминали человеческие волосы.

Страх перекрыл вены Младшего, он застыл, как памятник, среди спешащих по своим делам пешеходов, в полной уверенности, что сейчас его хватит удар.

Закрыл глаза. Досчитал до десяти. Открыл глаза.

Подсвечник по-прежнему стоял на пьедестале.

Напомнив себе, что природа — всего лишь тупая машина, полностью лишённая загадочности, а потому неизвестное всегда окажется чем-то знакомым, стоит только приглядеться к нему поближе, Младший понял, что может двигаться. Каждая его ступня весила не меньше любой из бронзовых скульптур Рота Грискина, но он пересёк тротуар и вошёл в «Галерею Кокена».

В первом из трёх больших залов не оказалось ни покупателей, ни сотрудников. Только в дешёвых галереях толпились зеваки и продавцы. В заведениях высшего класса, вроде «Галереи Кокена», зевак отваживали, а отсутствие продавцов, всячески навязывающих свой товар, только подчёркивало ценность и значимость выставленных произведений искусства.