«Она сердится», — с явным удовольствием подумал я.

Гнев разрумянил ее, бешеными искрами заплясал в глазах: гордая, пленительная грудь поднималась и опускалась, словно стремясь вырваться из воздушных пут скрывавшего ее платья.

Отлично! Еще чуточку отлакировать и будет что надо… Неожиданно в мой желудок словно вонзилась острая раскаленная игла — и тут же растворилась в нем. Я сделал глубокий вдох.

— Найда, но ты же разрезала веревку. Значит, в тебе еще осталась любовь ко мне…

— Возможно ли это?

Могильная стужа в ее темных глазах, в голосе — вековой лед. Я понимал, что стоит мне дотронуться до нее хотя бы пальцем, она сразу же заледенеет, покроется инеем.

— Любовь… А знаешь ли ты, сколько их, образов этой самой любви? Или ненависти? А может, того и другого вместе? Все это сплетается друг с другом и постепенно твой мозг становится хранилищем миллионов мельчайших извержений, взрывов, и тогда, ты начинаешь ощущать, как сердце сотрясают рыдания, а слезы катятся в темную бездну внутри тебя…

Нахлынула новая волна острой боли; наружу через поры брызнул холодный пот; во рту появился странный, непривычный привкус… По всем моим жилам запульсировала отчаянная тревога.

— Это виски?..

— Да, Эрик, виски… И чуточку аконита.

— Аконита?! — Я хотел было кинуться на нее, но противная слабость сразу же отбросила мое тело назад.

Мне был известен этот яд — в прошлом году я упоминал его в двух своих романах. Значит, меня ожидало медленное, постепенное, но неотвратимое угасание при сохраняющемся вплоть до самого конца сознании.

Я неотрывно глядел на нее, но Найда по-прежнему стояла на коленях, сжав тонкие прелестные руки, и спокойно, без малейшего намека на ненависть рассматривала меня, а ее гладкое, красивое лицо оставалось таким же угрюмым.

Смерть вообще похожа на женщину — столь же прекрасна, сколь и таинственна…

Слезы застилали мой взор, в груди вздымался ледяной страх, желудок изводила надсадная боль, а мозг дурманило дикое осознание того, что теперь мне никогда уже не написать ни строчки. Но что толкнуло ее выбрать для меня столь жуткий конец? Почему тогда она не позволила мне спокойно забыться и испустить дух с петлей на шее?

Найда поднялась и подошла к письменному столу, встав на цыпочки, потянулась к высившимся над ней стеллажам, взяла стопку рукописей, которые, как я знал наверняка она прежде никогда не читала. Почти сразу же нашла в середине рукописи нужное место и спокойно, равнодушно, даже не поднимая на меня глаз, принялась читать вслух фразы, с мясом выдранные — горячими и дымящимися кровью — из реальной жизни.