— Герда Максимовна!.. — Услышав ее голос на том конце, он весь сжался, прежде чем сказал: — Герда Максимовна, а я мог бы поговорить с полковником?

По опыту, телефон немного усиливал, и, если есть хоть какое-то действие, если это не кажется, полковник возьмет трубку. В ухе раздался сильный кашель, и веселый голос спросил:

— С кем имею честь?

— Егор Кузьмич?

— Алан?.. Давно ты что-то не появлялся. Случилось что?

— Ничего не случилось. Пока ничего. Егор Кузьмич, вы воевали на западном направлении?

— Я много где воевал.

— В сорок первом, двести километров отсюда.

— Было! Как бишь деревушка называлась?.. Ага, вспомнил, Гнилая Слободка. Много там народу полегло. И немцы, и наши. А в связи с чем это тебя интересует?

— Егор Кузьмич, а что стало с детской колонией? — не желая ничего объяснять и неуклюже меняя тему, спросил Алан. — Как они после всего, что случилось-то?

— Ну как?.. — В голосе полковника появилось легкое раздражение. — Антонину изгнали… Заходят ко мне, к старику. Хорошие ребята. Они, на манер наших воинов-хранителей, за школьников взялись… С несправедливостью борются… Пионеры, что с них возьмешь?! — Он покашлял и добавил: — Если ты, Алан, ничего не хочешь мне говорить, то и не звони. Чего душу-то теребишь! Страшное место — Гнилая Слободка! Там лес и болота так скелетами засеяны, что до сих пор не разобрались, где французы, где Первая мировая, а где Вторая! Жуткое местечко!

Егор Кузьмич что-то рассказывал в трубку — о бомбардировках, о пылающих танках, таранивших немецкую артиллерию, о девочках-санитарках… Алан почти его не слышал. Прямо перед ним в кресле сидел Олег. Он сидел неподвижно, схватившись за подлокотники, и во все глаза смотрел на отца. Какое-то время мальчик был еле различим, прозрачен, но быстро обретал плотность.

— Димка Лепешников, — гудел в трубке голос полковника, — в танке сгорел, хороший мой приятель. Будешь в тех местах, передай привет. Я-то, видишь, не могу. Как умер, так и привязало к могиле. Да ты слышишь меня, Алан Маркович? Алло!

Дрожащей рукой Алан опустил телефонную трубку на рычажки. Где-то очень далеко за окном в небе прошел реактивный самолет, и Алан вспомнил, что тело Олега еще в воздухе, в самолете. Он покосился на часы. Нет, самолет с гробом уже приземлился.

— Ты меня видишь, отец? — спросил Олег, напряженно приподнимаясь в кресле. — Ты меня видишь, отец?

II

II

Давно разработанный в деталях план не давал Алану покоя. Лишенный каких бы то ни было доказательств и вынужденный ждать несколько месяцев, теперь он готов был к действию. Были выписаны десятки телефонов и адресов, придуманы и выучены все слова, которые он хотел сказать перед телекамерами и микрофонами. Все это придется отложить. Письмо Кириллова связало руки. Он был раздражен, но раздражение моментально погасло при первом же звуке голоса Олега. Вновь обретенная возможность видеть сына и говорить с ним вполне его умиротворяла.