Его ноздри слегка раздулись. Он ощущал теперь не только запах моющего средства («Чистим чисто и еще чище!»), но и…

Мыла?

Конечно же, нет. Но как только ему удалось установить, чем пахло, аромат сделался слишком отчетливым, чтобы так просто откреститься от него. Пахло действительно мылом. И не одной из простеньких плиток, которыми снабжали постояльцев гостиниц и мотелей. В воздухе витал аромат дорогого парфюмированного мыла, каким пользовались настоящие леди. С запахом розы. «Камей» или «Лоуила». Уэнди покупала такое в Стовингтоне.

(Это ничего не значит. Просто игра воображения.)

(да, да, как с живой изгородью, которая все-таки двигалась)

(Она не могла двигаться!)

Джек бросился к двери, выходившей в коридор, чувствуя, как в висках начала пульсировать глухими ударами головная боль. Хватит событий на сегодня. Многовато для одного дня. Он не станет устраивать мальчишке взбучку и даже не отшлепает, а просто поговорит, но, видит Бог, ему совершенно не хочется добавлять номер 217 к кипе других накопившихся проблем. По крайней мере не из-за коврика в ванной и легкого запаха мыла. Ему…

Внезапно у него за спиной раздался скрежещущий металлический звук. Это произошло как раз в тот момент, когда он уже ухватился за ручку двери, и со стороны могло показаться, что через нее пропустили электрический заряд. Джек конвульсивно дернулся, его глаза округлились, а лицо сморщилось в болезненной гримасе.

Но он почти сразу сумел – пусть лишь отчасти – овладеть собой, отпустил ручку и медленно развернулся. Суставы отчетливо скрипнули. Он двинулся назад к ванне, делая один тяжелый шаг за другим.

Шторка на ванне, которую он отдернул, чтобы заглянуть внутрь, снова была закрыта. Металлический треск, напомнивший Джеку перекатывание костей в склепе, издали ее кольца, двигаясь вдоль перекладины. Он почувствовал, как помертвели мышцы лица, словно их покрыли толстым слоем воска, а внутри горячими потоками разлился страх. Такой же жгучий, как и тогда, на игровой площадке.

За бледно-розовой полиэтиленовой занавеской что-то было. Что-то находилось в ванне. Он мог видеть едва обрисованный за матовой поверхностью шторки аморфный силуэт. Это могло быть чем угодно. Даже обыкновенной прихотливой игрой света. Даже тенью, отбрасываемой стойкой душа. Или давно умершей женщиной, сжимавшей кусок мыла в одной из негнувшихся рук, поджидая в ванне любовника, которого может нежданно послать ей судьба.