Она глубоко заглянула ему в глаза.

Раньше она никогда его таким не видела. Что с ним? Он выглядел испуганным.

Он несколько раз откашлялся. У Иды внезапно возникло очень сильное желание разговорить его. Она опередила его как раз тогда, когда он собирался что-то сказать:

— Ты думаешь, я сама не понимаю? Я ведь видела. Вы сожгли птицу. Наверняка это была такая же птица, как та, которая напала на волка на дороге, правда? И по какой-то причине до них нельзя дотрагиваться, ведь так? Тот парень, у которого так сильно заболели руки, я же видела, как ты сжег перчатки!

Лассе глубоко вдохнул, по-прежнему не говоря ни слова, потом выдохнул и опять вздохнул, продолжая крепко сжимать маленький странный руль.

— Если бы ты знала об этих птицах то, что знаю я, — медленно произнес он, — ты бы поблагодарила меня за то, что я тебе ничего не рассказываю.

Она задумалась и попыталась связать одно с другим. Некоторое время он сидел и бормотал себе под нос, а они все ехали. Вдруг он словно оборвал самого себя.

— Ты должна понять, Ида, — наконец сказал он. — Это не какие-нибудь там обычные птицы. Это нечто другое. Альма может рассказать больше. Подожди, пока мы с ней не свяжемся.

Ида посмотрела на него в зеркало заднего обзора.

— Что ты хочешь сказать?

— У меня нет лучшего объяснения, чем это.

Она сидела задумавшись.

— Какое это имеет отношение к Альме? К ее лаборатории?

— Не спрашивай больше. Или лучше спроси Альму.

Они подъехали к возвышению, похожему на длинный снежный вал. Она попыталась выкинуть из головы мысль о птицах и поняла, что почти двое суток не снимая носит одну и ту же одежду, что подмышки у нее плохо пахнут…

— Но то письмо, — сказал Лассе, — от Лобова… Невероятно интересно. Оно открывает совершенно новые возможности, и, на наше счастье, мы выбрали правильный курс. Мы направляемся туда!

— Куда туда?

— Ты до сих пор не поняла? Река Оунасйоки. Европейские жемчужницы!

Опять эти моллюски.

— Что это за моллюски?