Когда он открыл глаза, кроны деревьев уже теряли краски. Тупая боль проткнула тело. Лицо его было мокро.
– Я хочу остаться с тобой.
– Ты не можешь, милый. Тебе еще все эти песни писать.
– Нет, нет, нет, – Генри затряс головой.
– Я не знаю, как сюда попал и за что мне эта последняя встреча с тобой. Я ужасно за нее благодарен. Но сейчас мне пора уходить. Да и тебе тоже. Ты должен проснуться, Генри.
Генри впился взглядом в Луи. Его любимый был прекрасен до боли. Таким он навсегда и останется в его памяти: юным и полным возможностей, слегка мерцающим по краям… Это запустило какие-то новые воспоминания. Кто-то сказал ему, что мертвые мерцают… Девушка с ярко-зелеными глазами пристально смотрела на него, словно взвешивая.
Лин. Резкая, честная Лин.
А ведь она ему с самого начала говорила: она может находить только мертвых.
Лин… Тэта. Эви и Сэм.
С каждым толчком пробуждения боль делалась все сильнее. Гаспар заскулил и облизал ему руку. Пес смотрел на него, будто ждал ответа на какой-то вопрос. Генри запрокинул голову и таращился на едва намеченные листья ивы, пока не нашел нужных слов.
– Я знаю. Я знаю… – вымолвил он наконец и заплакал, потому что боль резала его на кусочки.
– Тебе понадобится сила, – сказал Луи. – Поцелуй меня,
И он сомкнул свои губы с его, вливая в Генри остатки своих сил. Когда они разорвали поцелуй, Луи уже таял, словно диск луны на розовом утреннем небе.
– Гаспар, идем, мальчик. Нам пора домой.
Луи свистнул, пес подскочил к нему. Заходящее солнце превратило реку в оранжево-золотой огонь.
– Мне туда. Но тебе со мной нельзя. Пока нельзя.
На самом берегу Луи обернулся и помахал ему: он был весь из света, такой кусочек взятого взаймы солнца.
– Напиши мне хорошую песню, Генри, – крикнул он.
У Генри схватило горло, но он помахал в ответ.