— Спасибо, Джонни. Я ценю это.

— Всё в порядке. С тобой весело.

Мунинн возвращается с гладким перламутровым чёрным флаконом с золотой пробкой.

— Это выглядит так, словно стоит больше, чем космическая программа. У тебя нет простой бутылки?

Мунинн качает головой.

— Мальчик прав. Ты забавное дополнение к нашему рушащемуся городу. Если тебе от этого легче, считай этот сосуд подарком для бедной спящей Бриджит.

— Я опускаюсь на колено возле ноги Джонни и закатываю его треники. Он по-прежнему изучает модель.

— Готов?

— Конечно.

Я прикладываю клинок к внутренней поверхности бедра и надавливаю. Он не реагирует. Я давлю сильнее, пока не прорываю кожу. По-прежнему ничего. Наверное, его поверхностные нервные окончания давным-давно мертвы. Я пихаю клинок внутрь, пока он не натыкается на кость, затем режу вдоль его бедра, пока кожа не расходится. Он даже не вздрагивает.

Кровь Джонни тёмная и густая, словно чёрный кленовый сироп. Выдавливать её не так-то легко, да и набрать в сосуд так же непросто. Мне приходится в некотором смысле выскабливать её. Я не хочу слишком сильно врезаться в ногу Джонни. Ему по-прежнему нужно уметь ходить. Дело движется медленно.

— Не стесняйся, — говорит он. — Я не знаю, сколько тебе нужно, так что бери побольше.

Я выскабливаю его вены и артерии, пока бутылка не становится практически полной. Закончив, я смотрю на Мунинна. Я понятия не имею, что делать с рассечённой ногой. Мунинн протягивает мне моток клейкой ленты.

— Можешь стянуть кожу?

Джонни кладёт модель и соединяет две половинки своего бедра. Я обматываю лентой ему ногу от промежности практически до колена. Когда я заканчиваю, он наклоняется и кивает.

— Как новенькая.

Я закупориваю бутылку и вдавливаю пробку, чтобы убедиться, что она плотно села.

— Мистер Мунинн, у меня такое чувство, что твой почерк лучше моего. Не запишешь, что Джонни сказал сделать с кровью?

— Конечно.

Он достаёт гусиное перо, фиолетовые чернила, старый флаер Филмор Вест[304] и записывает на обороте формулу.