Посторонний никогда бы не догадался, почему та или иная бумажка или фотография удостаивалась чести быть упрятанной в книжный шкаф. Порой и сам Сталин, случайно обнаружив в книге необычную закладку, не сразу мог сообразить, почему она там оказалась.

Но вырезка из «Огонька» к их числу не относилась. Он вынимал ее не раз, он даже захватал пальцами ее правый нижний угол. Это была репродукция с фотографии, на которой был изображен странный профиль немолодого человека, постриженного под бобрик, крутолобого, бровастого — брови были даже преувеличены как бы для удобства карикатуристов. Но еще более преувеличены были усы, моржовые, тяжелые, необычайные.

Сталин положил фотографию на стол. Конечно, он предпочел бы иметь иную, анфас, чтобы встретиться взглядом с Юзефом Пилсудским, маршалом Польши, чтобы встретиться взглядом и не спеша, негромко сказать: «Ну кто из нас победил, пся крев? Как тебе было перед смертью? Говорят, у тебя был рак? Это очень болезненно». Хорошо бы у Пилсудского был рак. И не спасли его ни профессора из Берлина, ни мешки злотых.

Привлекательное в своей преувеличенности лицо польского маршала, начальника государства, посмевшего унизить Сталина и уйти от справедливого возмездия, вдруг ожило и начало поворачиваться к Сталину — видно, тому очень хотелось увидеть глаза маршала, умершего уже несколько лет назад. Но вдруг Сталину стало неприятно и страшно от этого кажущегося движения. Он накрыл портрет ладонью и намеревался было положить его обратно в книгу, как в дверь стукнули — это был стук Поскребышева. И тут же дверь отворилась.

— Можно, Иосиф Виссарионович? — спросил маленький, вкрадчивый Поскребышев.

Рука Сталина сама, без волевого приказа мозга, смяла листок с портретом, пальцы скатали листок в шарик поменьше грецкого ореха, а тем временем Сталин смотрел Поскребышеву в глаза, чтобы тот не мог увидеть, что же делают пальцы вождя.

— Ну что, приехали товарищи с Севера? — спросил Сталин, поднимаясь и пряча бумажный орешек в карман кителя. Не надо Поскребышеву знать, чей портрет рассматривает Иосиф Виссарионович.

— Они ждут, Иосиф Виссарионович, — сказал Поскребышев, стараясь не смотреть на руку Сталина, опустившую в карман смятый в шарик листок бумаги. Тайна этого листка могла заключать в себе сотни тысяч жизней, судьбы городов или государств, а могла быть просто неудавшимся наброском к речи, которую товарищ Сталин готовил к встрече со стахановцами.

Через минуту в кабинет вошли товарищи с Севера.

Сталин считал себя безошибочным физиогномистом и забывал о своих ошибках в определении людей с первого взгляда. Помнил лишь о правильных угадках.