— Мы рады выполнить личную просьбу товарища Сталина. — Тут же понял, что сказал не то, и исправился: — Признавая значительный вклад в науку профессора Шавло Матвея Ипполитовича, от имени президиума я приношу свои поздравления, вот именно…

Опять наступила пауза. Можно было уходить. Мечта идиота сбылась.

Матя чувствовал себя оплеванным. «А ты чего хотел? Колонный зал сверкает огнями? Актовый зал Московского университета? Что вас не устраивает, академик?»

Комаров откашлялся и вдруг спросил:

— Вот именно, разумеется, я хотел воспользоваться присутствием товарища командира. Ряд крупных ученых нашей страны находится в распоряжении товарища Шавло, вы знаете?

Вревский кивнул.

— Но это наносит непоправимый ущерб нашей науке. Я прошу вас как можно скорее вернуть их. Я могу подготовить список.

— Ученые работают. Они сделали большое дело, — сказал Вревский. — Вы только что сами высоко оценили их работу. — Вревский указал на папку в руках Шавло. — Как только наша родина будет в безопасности, как только исчезнет угроза войны, они, разумеется, будут вознаграждены и вернутся домой. А сейчас считайте, что они в командировке.

— Разумеется, — сказал академик, — в командировке, но им не дают переписываться, словно они в тюрьме. Хотя бы отпускайте их в отпуск, в конце концов!

— Какой, к черту, отпуск! — взорвался тут Матя. — Разве вы не понимаете, что по крайней мере половину из них я вытаскивал из лагерей, я спас им жизнь, а вы смеете меня упрекать! Они бы давно сгнили!

— Матвей Ипполитович, Матвей Ипполитович, — укоризненно остановил его Вревский. — Так нельзя. Никто из настоящих ученых не гниет у нас в темницах.

— Вот именно. — Мате было стыдно перед стариком, у которого слезились глаза, ему ведь было так трудно просить.

— Можно сделать так, — сказал Вревский. — Если кто-то из членов семей некоторых ученых — тех, кто мобилизован, но не осужден, — захочет поехать на Север и жить вместе с мужем или отцом в Полярном институте, мы благожелательно рассмотрим эти просьбы.

Матя готов был материться! Он же тысячу раз просил, убеждал непреклонного Алмазова допустить до академиков их жен, тогда и они не будут чувствовать себя в тюрьме, но Алмазов жалел каждую копейку, торопясь сделать бомбу и только бомбу, и не понимал, что довольный ученый работает втрое лучше подневольного, — этого он не понимал. Он спешил сделать бомбу и помереть от ее сверкающих лучей!

Конечно же, Матвей не сказал этого. А президент Академии был искренне благодарен чекисту — на прощание он пожал ему руку и начисто забыл попрощаться с Шавло.