Шелковое море, в двухстах пятидесяти милях западнее Цилии, вечерние сумерки, 8-й день месяца Мглы, год второго восхождения Сасмиры на престол

Шелковое море, в двухстах пятидесяти милях западнее Цилии, вечерние сумерки, 8-й день месяца Мглы, год второго восхождения Сасмиры на престол

Вода в рыбацком судне Валерио уже доходила до лодыжек, когда галера подплыла к ним достаточно близко. Послышались приказы на незнакомом языке, и на борт судна сбросили канаты, втянув весла с правого борта.

Валерио схватился за один из канатов, но тут из-за борта выпросталась рука – и попыталась схватить рыбака за ногу.

Когда Милан отрубил руку мертвеца, Нандус тоже взялся за канат.

Рыбацкое судно пришвартовали к галере, и матросы помогли пострадавшим подняться на борт. Уже вскоре Милан, Нандус и Валерио очутились на низкой палубе.

Бортовые огни слепили глаза.

– Благоприветствую вас на борту «Третьей дочери»! – Какой-то человек в голубом шелковом плаще, расшитом золотом, поклонился новоприбывшим. Он говорил на имперском языке с сильным акцентом. – Простите великодушно, коли наше запоздалое вмешательство причинило вам неудобство.

– Неудобство? – повторил Валерио, не зная, удивляться ему или возмущаться. – Ты это слышал? Неудобство!

– Не взыщите, коли я выбрал неподобающее слово, ибо мои познания вашего наречия несовершенны. – Офицер поклонился снова.

Милан пихнул Валерио под бок:

– Веди себя прилично. Люди ханства всегда несколько выспренно выражаются.

– Но как можно назвать свой корабль «Третья дочь»? – продолжал ворчать рыбак. – Вот что «неподобающе»!

Милан заглянул за поручни. Рыбацкое суденышко медленно тонуло, но слуги Морской Ведьмы не сдавались. Руки утопленников шарили по борту. Все больше мертвецов восставало из воды.

Послышался какой-то приказ на языке ханства, и к борту подошли лучники. Еще один приказ – и воины в длинных алых одеяниях идеально отточенным единым движением потянулись к колчанам. На их кожаных шлемах красовались султаны из белых конских хвостов.

Весла на правом борту снова спустили в воду, и галера, заложив широкий крюк, двинулась на восток. На носу корабля тоже зажгли фонари.

Словно в ответ впереди в открытом море загорелись бортовые огни других судов: в полумиле от «Третьей дочери» плыл огромный корабль в окружении еще трех галер.

Милана била крупная дрожь. Он чувствовал облегчение, но в то же время усталость и печаль. «Будь счастлив, мой поэт», – последние слова Нок вновь эхом откликнулись в его памяти.

Кто-то набросил ему на плечи тяжелое одеяло из красной шерсти, и Милан едва сумел выдавить слова благодарности. Его охватило полное изнеможение.