– По крайней мере позволь Тринтиньяну позаботиться о твоей руке.

– Металл мне больше не нужен – сказала она, дотрагиваясь до синего хирургического рукава, в котором пряталась культя. – До Города Бездны вполне обойдусь без руки, а там мне вырастят новую.

Как говорится, помяни лихо – в проем просунулась серебряная маска, и музыкальный голос Тринтиньяна поведал:

– Если мне позволено будет сказать… Если сочтете возможным воспользоваться моими услугами, возможно, лучших вам найти не удастся.

Селестина покосилась на Чайлда, перевела взгляд на доктора, снова уставилась на хирургический рукав:

– О чем вы говорите?

– О сущих пустяках. Чайлд разрешил мне ознакомиться кое с какими новостями из дома. – Тринтиньян без приглашения вошел в каюту и загерметизировал вход.

– Можно выражаться яснее, доктор?

– Вести на самом деле довольно тревожные. Вскоре после нашего отлета в Городе Бездны произошли малоприятные события. Случилась эпидемия, затронувшая все самовоспроизводящиеся системы, вплоть до микроуровня. Иными словами, разгул нанотехнологий… Похоже, число жертв исчисляется миллионами.

– Ни к чему так радоваться чужой беде, доктор.

Тринтиньян приблизился к кушетке, на которой отдыхала Селестина.

– Я лишь обращаю ваше внимание на то, что передовая медицина, на которую мы привыкли рассчитывать в Городе Бездны, может быть временно недоступна. Конечно, все может измениться к лучшему еще до нашего возвращения…

– Пожалуй, я готова рискнуть, – ответила Селестина.

– Решение за вами, разумеется. – Тринтиньян помешкал, затем положил на столик что-то мелкое и твердое. Повернулся, как бы собираясь уходить, но остановился и прибавил: – Мне не привыкать, знаете ли.

– Не привыкать к чему? – спросил я.

– К страху и отвращению. Из-за того, кем я стал и что успел натворить. Но уверяю вас, я не воплощение зла. Меня можно называть извращенцем, человеком особых пристрастий, безусловно. Но я не монстр.

– А что насчет ваших жертв, доктор?

– Я всегда повторял и буду повторять, что они добровольно соглашались на мое вторже… – он поперхнулся, – на мое вмешательство.

– В архивах сказано иначе.

– Кто мы такие, чтобы оспаривать архивы? – Игра света и тени на его маске, казалось, растягивает шире легкую усмешку, которая всегда там присутствовала. – Кто мы такие, друг мой?