– Где она?

– Все произошло так быстро… Какое-то размытое пятно… Ее разорвало, а кусочки исчезли в стенах. Надеюсь, она не успела ощутить боль.

– Верю, провидение о ней позаботилось.

Доктор Тринтиньян нагнулся и тщательно осмотрел останки.

Глава 8

Глава 8

Снаружи, в длинной тени от Шпиля, при свете то ли утренних, то ли вечерних сумерек мы разыскали те останки Хирц, которым Шпиль не нашел применения.

Они оказались наполовину зарытыми в пыль, словно не устоявшие перед напором ветра развалины каких-то древних сооружений, уменьшенных до крошечного размера. Мое восприятие играло со мной дурные шутки, превращая эти безжалостно вырезанные детали человеческой анатомии в абстрактные скульптуры – в некие затейливые сочетания, что ловили окружающий свет и отбрасывали собственные умиротворяющие тени. Сохранились кое-какие обрывки ткани комбинезона, но Шпиль позаимствовал все металлические части снаряжения Хирц. Даже череп с трещиной по куполу осушил насухо ради немногих металлических вкраплений в ее мозгу.

А то, что ему не требовалось, попросту выкинул.

– Нельзя бросить ее здесь, – сказал я. – Нужно что-то сделать. Похоронить… Поставить приметный знак…

– Знак уже есть, – возразил Чайлд.

– О чем ты?

– Сам Шпиль. Чем скорее мы доберемся до шаттла, тем быстрее подлатаем Селестину и сможем продолжить восхождение.

– Секундочку, – подал голос Тринтиньян, копаясь пальцами в другой горке человеческих останков.

– Идемте, доктор, это уже не Хирц, – позвал Чайлд.

Тринтиньян выпрямился и сунул в карман пояса какой-то предмет.

Что бы это ни было, я успел заметить, что оно маленькое, не больше камешка или детского мячика.

– Я возвращаюсь домой, – сообщила Селестина, когда мы очутились в безопасности внутри шаттла. – Прежде чем начнешь отговаривать, предупреждаю: я не передумаю.

Мы сидели в ее каюте. Чайлд только что тщетно пытался переубедить нашего математического гения, а затем натравил на нее меня – вдруг получится. Впрочем, я не намеревался усердствовать. Я ведь видел, на что способен Шпиль, и будь я проклят, если позволю и дальше проливаться чьей-либо крови, за исключением моей собственной.