— Хотел узнать…

— Ты же замерз, как суслик…

— Думал, вы ненадолго. И не холодно, ветра нет — а у самого зуб на зуб не попадает.

Я предложил ему ночевать у нас, в комнате отдыха для дежурных, но он наотрез отказался.

— Отец спать без меня не ляжет, всю ночь ждать будет.

Отпустить его промерзшего, да еще верхом на мотоцикле, я не мог. Он послушно пересел в люльку, укутался брезентом. Мотоцикл легкой рысцой бежал по пустынным улицам. Ночь и на самом деле тихая, торжественная. Звезды словно впечатаны в чернь металла. Южное небо: никаких полутонов.

— Куда вы их… с автостанции?

Наджафов сразу понимает, о ком я:

— В общежитие. Родители приехали, родственники. Много народу приехало. Все в одном селении живут. В больницу пока нельзя, в общежитии ждать будут.

“Ждать в общежитии”. Слово какое подходящее.

— Теперь как судьба скажет, — вздыхает Наджафов.

— Ты что — фаталист?

Он на мгновение поворачивается ко мне. “Не понял”, — догадываюсь я. Значит, не густо с образованием, а по-русски говорит хорошо, чисто.

— Теперь куда?..

— С Апшеронской на Вторую Поперечную сверните… Там живем.

Улица короткая и низкая, сплошь из мазанок и таких же белых заборов. Из-за тех, что повыше и поновее, доносится угрожающее рычание. Кавказские овчарки-волкодавы, приземистые, широкогрудые, с обрезанными ушами, их держат не для прогулок: не приведи господь встретиться с ними без хозяина.

— Здесь мы живем, — останавливает меня Алеша у покосившегося заборчика. Через него и дворик, и дом — как на ладони. Застекленная веранда ярко освещена. Зато летом они наверняка скрыты зеленым шатром: множество деревьев.

— В саду живете.

— Это что… розы какие были. Теперь я вас не отпущу. Честное слово, очень обидите. И телефон есть.

На веранде старик, на корточках, не обращая на нас внимания, что-то быстро-быстро бормочет, ритмично, как “китайский болванчик” раскачивает головой.