— Больной отец, совсем больной! — громко объясняет Алеша.

— Тише, — невольно прошу я.

— Все равно не слышит. Своим делом занят. Часами вот так с кем-то разговаривает.

Но старик услышал, только среагировал чудно. Не оборачиваясь к нам, крикнул:

— Нури! Опять мне мешаешь. Приехал, иди в дом!

— С братом меня путает. Видели, совсем больной. Проходите, пожалуйста.

Пока Алеша возится на кухне, рассматриваю фотографии на степах. Их много, настоящий семейный альбом. Молодой мужчина, как в папахе из курчавых волос, усы, будто нарисованы тушью, рядом женщина с круглым лицом, круглыми глазами и круглым подбородком; оба строго в фас, оба смотрят куда-то в единую точку. Тот же мужчина уже в железнодорожной форме. Трое: мужчина и женщина с девочкой посередине. Пятеро: мужчина и женщина, девочка и два карапуза. Двое мальчишек на игрушечных лошадках и в настоящих папахах. Четверо: мужчина и женщина, и два подростка по бокам. Двое юношей обнялись за плечи. Алеша постарше, у второго еле заметен пушок над губой. Два молодых человека, уже отдельно. Похожи, но те же черты, резко очерченные у брата, — у Алеши словно размыты. А девочка исчезла… Неужели несчастье? Так и есть. Накрывая на стол, Алеша поясняет:

— Гюли умерла, когда мы были совсем маленькие. От дизентерии. Не было тогда еще этих…

— Антибиотиков.

— Да. Потом у соседей сын болел, быстро вылечили. В больницу взяли, много уколов кололи, зато жив остался. А мы с Нуришкой вообще дизентерией не болели. Плохая болезнь, ядовитая. Отец совсем не старый, видите? Как заболел, стариком стал. Может быть, потом тоже лекарства придумают, сейчас нету. Вы не думайте, с ним можно разговаривать. Он все понимает, по-своему все понимает. Про мух, например, что говорит? “Мух, говорит, все ругают. Неправильно ругают. Муха — санинспектор: прилетит, посмотрит, где чисто, сразу улетает, где грязно, как ни гони, не улетит. Муха дает знать: человек — будь аккуратный, пока грязь не уберешь, буду тебе жужжать: уббери, уббери… Зачем мух ругать, говорит, себя надо ругать”. Интересно, правда?

Я киваю на прикрытую дверь спальни:

— Достается матери, наверное… — чуть не сказал “с таким мужем”, но вовремя исправился: — С тремя мужчинами. Вы-то хоть помогаете?

— Ушла мать. — Сказал, как обиженный щенок взвизгнул. — Совсем ушла. Пять лет здесь не живет. Нури с ней ушел. Почему не пойти? Отчим — хороший человек, щедрый. Меня тоже звали. В Баку живут. Мать обижалась: “Квартира большая, всем места хватит, почему не идешь?” Теперь привыкла, раз-два в месяц к ним еду, не обижается.