В комнате горела только слабая лампочка под зеленым абажуром. Вероятно, Токуда читал перед сном да так и заснул с открытой книгой на груди.

Улезло огляделся вокруг, сунул пистолет за пояс, рот его приоткрылся, меж зубов показался кончик языка. Как охотничья собака, делающая стойку на дичь, он на цыпочках, сгибая ноги в коленях, приблизился к кровати. Тень от его фигуры на стене напоминала огромную косматую обезьяну. Остальные с оружием наготове сгрудились около него. Улезло осторожно, большими пальцами приподнял за запястья руки коменданта и резким движением защелкнул блестящие браслеты. Токуда дернулся, открыл глаза, обвел мутным взглядом стоящих вокруг и, словно не веря, что это наяву, снова опустил веки. Затем встряхнулся и сел. На руках звякнула стальная цепочка.

— Скажи ему, чтобы не рыпался. Пускай встает и одевается, как может. Комнату эту займете вы, мистер Дик, согласно инструкции. Оставайтесь с ним. Когда оденется, пусть смирно сидит на койке и молчит. Глаз с него не спускайте, эти желторожие макаки — народ ушлый. — Улезло криво усмехнулся. — Свет зажгите полный. Мы пойдем обезвреживать остальных. Веди к механику, — кивнул он Ясуде.

Десантники вышли и стали спускаться вниз.

Экимото забрали так же бесшумно. Его приволокли в комнату коменданта, не дав окончательно прийти в себя, и усадили на татами рядом с Токудой.

Охранять их остались инженер, медик и химик. Радист, Улезло и сержант направились к комнате Бахусова.

Открыв глаза, Алексей увидел в ярком свете верхней лампы незнакомого мужчину с пистолетом в руках. Черный зрачок дула целился моряку в грудь. Он хотел заслонить ладонью глаза, но запястья плотно охватывали стальные обручи на никелированной цепочке.

— Наше вам, соотечественник, — ехидно прищурился Улезло. — Как спалось–дрыхлось?

— Вы наш, советский! — радостно воскликнул Алексей, но тут же, шевельнув кистями, понял неуместность восторга. — Кто вы?

Услышав родную речь, Улезло вздрогнул. Будто тонкая и острая иголочка вонзилась в сердце. По–русски говорили и там, где он сейчас жил, но те люди были такими же отщепенцами, и слова звучали словно на другом языке. А тут показалось, что повеяло далекой Орловщиной, запахом липового цвета, парного молока, подсыхающего сена и прохладой зеленых омутов деревенской речушки. На миг душу захлестнуло горькой тоской, сразу сменившейся жгучей завистью к этому парнишке в наручниках. А ведь ему и жить–то осталось от силы несколько часов. «Этот–то и умрет русским, — мелькнуло в сознании, — а я…» Яростная злоба перехватила дыхание, будто этот юнец и был причиной его несчастий. Улезло оскалился, заскрипев зубами.